На Лиговке, у Обводного

Целыми днями сидел я у заветного сундука. Сначала с замирающим сердцем — вот-вот на меня закричат. Но никто не трогал, только Настя изредка выкрикнет что-то насчет того, что каждый бы сидел с книжкой, да вот работать заставляют. Ей поддакивала, кривя губы, тетя Клавдия. Мама молчала. Никанор тоже.

Он лишь изредка негромко окликал меня:

— Иди-ка сюда.

По его зову я бросал книжку, бежал вниз, все, что он велел делать, я тут же и делал. Такое послушание Никанору нравилось, и, видя, что я сделал все как надо, он говорил:

— Иди… читай. Дьячком будешь.

Однажды по ступенькам чердачной лестницы застучала палка Ивана Никитича. После болезни он ходил с палкой. Я замер. Что-то будет?.. Книги в страшном развале. Иван Никитич с трудом поднялся на чердак, подошел к сундуку.

— Ишь ты, нарыл сколько. Цельную гору! — Он заглянул в сундук. — Можно сказать, «кладезь мудрости»… сосредоточение мысли человеческой. — Он рылся в сундуке, пока не вытащил связку журнала «Для мужчин».

Я не знал, куда деваться. Вот если он сейчас спросит меня — видел или не видел? — что сказать? Но Иван Никитич сунул связку под мышку.

— Слушай-ка, племяш, по сельскому хозяйству не попадалось?

— Попадалось, попадалось, — заторопился я и стал разбрасывать горки книг в поисках по сельскому хозяйству.

— Потом, потом, — остановил он меня. — Увидишь про семена, про удобрения или про машины — сеялки, молотилки, тащи ко мне в кабинет.

Он еще немножко потоптался около сундука и ушел, унося под мышкой журнал «Для мужчин».

…Снова пришел мой черед идти в подпаски. На этот раз я пошел, положив в торбу «Тайны Мадридского двора». Стадо растянулось по привычным местам — коровы уже знали, куда идти, куда поворачивать, — и я взялся за книжку.

— Брось ты ее, — сказал Вася-Солдат. — Пойдем, делом займемся.

«Каким еще делом?» — подумал я, неприязненно посмотрев ему в спину. Но он уже перебрался через ручей и шел к лесу. Пришлось и мне идти за ним.

Облюбовав молоденькую березку, острым ножом Вася-Солдат начал драть с нее бересту. Резал он ее длинными тонкими ремнями.

— Режь, режь, — прикрикнул он на меня. — Учись.

Я достал из торбы нож. Зачем нам береста, я не знал, но наре́зали мы ее огромную охапку. У Васи-Солдата полоски все одинаковые, как по мерке, а у меня — вкось, вкривь, одна короче, другая длиннее…

— Неси вон туда, — показал Вася-Солдат на тень под высокой густой березой. — В тенечек… Садись рядом, — шлепнул он рукой по земле, показывая, где мне сесть. — Учись. — Он начал разбирать ворох. — Чтоб ровные были… Одинаковые. Вот, смотри.

Он взял несколько полосок, сложил крест-накрест, загнул их кверху, между ними просунул еще несколько. Я начал делать так же, как и он. К обеду у него уже были готовы два лукошка, да такие, что из рук выпускать не хотелось. Я едва успел закончить одно, да такое, что и в кусты бросить не жалко. И все-таки я его не бросил: плохое, но сделал-то его я, своими руками. Сделал, как мог, но все же сделал.

Лукошки мы спрятали в лесу. Свое я хотел снести домой, но Вася-Солдат сказал:

— Подожди маленько. Научишься, сплетешь по-настоящему, тогда и снесешь. А так что?..

На другой день, как только коровы занялись травой, Вася-Солдат сказал:

— Небось колосовики пошли. Посмотреть, что ли?

— Какие колосовики? — насторожился я.

— Обнакнавенные, первый слой. Поди-ка возьми лукошки…

Отойдя в сторону от стада, где не было коровьих следов, мы поднялись на горку, поросшую высокими соснами. Здесь было тепло, светло; под ногами хрустел серый жесткий мох.

— Вот он, мой желанный! — закричал Вася-Солдат, точно встретил знакомого. — Торчит! — Пройдя несколько шагов, он нагнулся и выковырнул из земли гриб.

До этого я никогда боровика не видел и с любопытством заглянул в лукошко. Коричневая шляпка, круглая как шарик, ножка пузатая, чисто-чисто белая. Пока я разглядывал гриб, Вася-Солдат, не сходя с места, увидел еще один. Тут уж и меня затрясло от зависти и азарта. Я заметался под деревьями.

— Иди во-он туда, — показал мне пальцем Вася-Солдат.

Там была старая, заброшенная дорога, заросшая травой, мхом, засыпанная засохшей хвоей. Когда-то по ней вывозили бревна. И тут-то я и увидел свой первый боровик.

— Желанный! — закричал я, подражая Васе-Солдату. — Торчит!

Я почти бежал по дороге от одного гриба к другому. Еще… еще… И вот лукошко полное. Я пришел в себя, оглянулся — где я? Куда меня занесло?

Сзади, совсем невдалеке, шел Вася-Солдат. Ухмылялся в бороду:

— Эх ты, грибник! Кто же так собирает? Вот я сколько после тебя наломал…

Вечером, возвращаясь домой, усталое сытое стадо медленно брело по прогону. Коровы едва переставляли ноги. Рады бы побежать, да не побежишь — налитое, разбухшее от молока вымя тяжело бьет по ногам.

А я торопился. Лукошко, полное грибов. Есть чем похвастать на кухне! Но раньше стада домой не придешь…

Наконец я ворвался в дом. Все были в сборе.

— Вот! — задохнувшись от гордости, я поставил лукошко на стол.

Грибы похвалили, но как-то сдержанно, без внимания, словно бы между прочим: грибы и грибы, что тут такого? Тетя Клавдия перебрала их, не червивые ли, отложила несколько штук.