На Лиговке, у Обводного

С улицы донесся треск мотоциклов, и в зале появились два рослых молодца — куртки в замках-молниях, галстуки, как петушиные хвосты, пестрые и широкие, во весь живот. Дружки-приятели Васек и Генка, совхозовские трактористы. Они не торопясь прошлись по проходу — себя показать, других посмотреть. Бригада с фермы оживилась. Женихи!..

— Эх вы, земляничинки! — крикнул Генка, и ребята уселись в самую гущу бригады.

Раздвинулся занавес, открылся стол под красным кумачом с букетами цветов. Пионеры внесли знамя, встали в почетный караул. Из-за кулис вышли президиум и виновник торжества ветеран, с ярко-белой головой, коричнево-загорелый, в старенькой солдатской гимнастерке. Зрители захлопали в ладоши. Председатель сельсовета постучал карандашом по графину:

— Товарищи!

И рассказал, как зампредоблисполкома разыскивает героев Отечественной воины, до которых по каким-то причинам не дошли вовремя правительственные награды.

— Вот и у нас… — он посмотрел на ветерана. — Объездчик леспромхоза, Иван Степанович Ястребов.

Ястребов поднялся, одернул гимнастерку, расправил ее под ремнем и, четко ступая в стареньких хромовых сапогах, подошел к знамени и вытянул руки по швам.

— За что это ему? — удивился Васек. — Вот уж зря… Жадюга-человек.

Ястребов жил в лесу, в дальнем квартале, на людях появлялся редко. За продуктами в сельмаг или по каким другим делам в поселок приезжала Ястребиха, сухощавая, ему под стать, нестареющая женщина.

— Что это он в затрапезном виде? — возмутилась молоденькая бригадница. — В гимнастерке, да еще застиранной.

— Да он всю жизнь в таком виде, — пояснила другая.

— Говорят, клятву какую-то дал.

— Чего жена-то смотрит? Повлияла бы… Под медаль мог бы и пиджачок одеть.

В поселке не особенно жаловали Ястребова. Принципиальный очень. Если не сезон охоты, в лес с ружьем и не суйся. Бабам ни брусники, ни клюквы не даст, пока ягода до нормальной спелости не дойдет. Летом спичку в лесу не так бросишь — протокол составит. Весной Васек и Генка на глухариный ток собрались. Токовище, говорят, богатое. Глухарей не меньше десятка. Но близок локоть, да не укусишь. Топь, бурелом, трясина. Вернулись ни с чем. Не нашли ту заветную тропинку, которую только Ястребов и знает. Попросили по-хорошему — покажи. Пол-литра за нами. А он нахально рассмеялся. Хлеб, говорит, за брюхом не ходит. Если надо, ищите сами. А дружков водит. Инженер из «Сельхозтехники» Бобров на «Волге» приезжает, каждый раз глухаря увозит…

Зампредоблисполкома приколол Ястребову медаль, передал красную коробочку, поздравил, пожелал счастья и, дружески обняв за плечи, снова усадил в президиум. Председатель сказал несколько слов, пионеры затрубили в горн, застучали в барабаны, в зале дружно хлопали в ладоши.

Сквозь затихающие аплодисменты послышался басовитый голос совхозовского кузнеца:

— Пусть расскажет… Как воевал? За что медаль дадена?

Кузнеца охотно поддержали:

— Правильно! Давай рассказывай.

Ястребов вскочил, руки по швам.

— Да ты сиди, чего там, — сказал председатель сельсовета.

— Нет уж… Разрешите стоя. Говорить-то я не мастер, а это вроде как рапорт.

— Давай, давай, начинай! — крикнули из зала.

— Воевал как все… — сказал Ястребов. — Так вот… За что медаль дали? Начальству виднее. Мое дело сторона. Дали — носить буду. — Он покосился на грудь. — А дело было… — Он потер ладошкой подбородок, потискал его коричневым кулаком. — Пошли мы в разведку… В конце апреля. Я старшиной разведвзвода был. В штабе — как положено — инструктаж: с фрицами не связываться, полная скрытность, смотреть, слушать, запоминать. Оружие применять в крайнем случае.

Отправились. Все сделали как положено. Тихо, спокойно, умненько. Разведка мне давалась легко. Я в лесу — как дома. Что зимой, что летом. С детства. Повернули мы домой, до линии фронта рукой подать. Смотрим, на дороге фашистская легковушка стоит. Шофер колесо меняет. Два фрица с автоматами стоят, по сторонам поглядывают. На обочине полковник сидит, сигарету покуривает, а между колен кожаный портфель держит. Портфель-то меня и смутил. Почему в машине не оставил? С собой взял, из рук не выпускает. А тут еще сбоку Вася Бобров, сержант из моего взвода, — глаза так и горят: «Стукнем, товарищ старшина?»

А стукать-то нельзя. Шум поднимется, скрытность нарушится. Васька Бобров как сатана в ухо: «Упустим фрицев. Колесо поставят и смоются».