Читаем На Лиговке, у Обводного полностью

— Посмотрел секретарь на картинки и задумался. Что лучше? Какой избрать? Тот ли, что студентка принесла, или тот, что одобрен, утвержден и согласован? На одобренном и согласованном — четырехугольный столб, на столбе звезда. Под столбом партизан стоит, гранатой замахивается. Кругом партизана оружие всякое навешано — мечи, копья, щиты, штыки, автоматы. На щитах слова призывающие. Смотрит секретарь и думает: а может, со щитами и копьями лучше? Не промахнуться бы… Он в этих, как их…

— Композициях, — подсказала Сереге жена.

— Во, во, он в них не очень кумекал. Он это душой воспринимал. Да и партизан был какой-то ненастоящий. Кто же так гранату бросает? Так раньше в кавалерии шашкой махали. А как бросать гранату — секретарь знает. Перекидал их, слава богу. А вот у студентки старуха на пеньке сидит — так как живая. Будто из гранита слезы капают.

Ну, естественно, он приезжему ни да, ни нет, мы, говорит, подумаем, с товарищами посоветуемся. Тот свое гнет. «Мне, — говорит, — ждать некогда. Когда вы там посоветуетесь? Да и с кем вы тут будете советоваться? Все и так ясно. Геннадий Михайлович авторитетно уверен, что вы будете согласны. Вы же знаете Геннадия Михайловича?» — И пихает секретарю бумажку, чтоб тот ее подписал. Тут секретарь как вскочит, как трахнет кулаком по столу: «Что вы мне тут подсовываете?! Какой тут, к чертовой, матери, Геннадий Михайлович?..»

Серегу остановил динамик.

— Ну ты и даешь! — изумился шофер. — Ты что, рядом с секретарем сидел? — И, не дожидаясь ответа, объявил: — Колхоз «Встречный». Кому выходить?

Поднялся Быстров. Снял с сетки портфель, попрощался с соседями и пошел к выходу. Поравнявшись с Серегой, похлопал его по плечу:

— Богатая у вас фантазия. А насчет секретаря — не перегнули?

— Что значит фантазия? — обиделся Серега. — Все как есть. Без перегибов.

Быстров не ответил, вышел из автобуса. Кто-то из пассажиров хохотнул над Серегой.

— «Фантазия»… — обидчиво заворчал Серега. — Да кто он такой? Что он знает? Мне сам Еремеич рассказывал.

— Кто, кто? — поинтересовался шофер. — Кто тебе рассказывал?

— Как кто? Сам секретарь райкома.

— Ты что, знаком с ним?

— Мы с ним на «ты» и за ручку.

— Что же ты его чуть ли не матюгом вдогонку? Это же он сейчас вышел. Это же бывший секретарь, товарищ Быстров, Николай Еремеич. На пенсии теперь, по колхозам лекции читает… Что-то он тебя за знакомого не признал.

— Родимые!.. — запричитала старушка с корзинками. — То-то я смотрю, сосед-то мой вроде бы мне с лица знакомый. Ай-я-яй!.. Не узнала я его.

В автобусе засмеялись. То ли над причитанием старушки, то ли над Серегой.

— Говорила я тебе? — зашипела на Серегу жена. — Не встревай, не встревай. Черт тебя всегда сует с твоим длинным языком.

Девушки в джинсах разочарованно переглянулись. Надо же!.. Так все было интересно, так все было похоже на правду… И вдруг все это пустая фантазия.

Профессор повернулся к ним своей бородой:

— Знаете, что я вам скажу, милые девушки? Фантазия — это вещь. Без нее скучно. И это хорошо, что есть такие вот Сереги. Ну, приврал немного, приукрасил. В порядке художественного домысла. Вся история Руси, все сказки, были и небылицы так складывались. То один что-то расскажет, то другой что-то добавит, глядишь — и родилась какая-то легенда…

Автобус мягко катился среди редких сосен, по высокому берегу озера. Озеро синее, небо синее, между ними большие белые облака. Когда озеро, небо и облака скрылись за темным еловым лесом, профессор добавил:

— Легенда о Веснухе.

ВЕЧНЫЙ СТРАННИК

Наша профессия скромная, незаметная. Сталевары, геологи, нефтяники — те всегда на глазах у широкой общественности. С ними и поэты дружат, драматурги о них пьесы пишут, ими композиторы вдохновляются. «А я еду, а я еду за туманом»… Или: «Под крылом самолета…». Труд у нас каждый почетен и полезен, но наша профессия как бы в тени, не выпячивается. Чуть что — фельетон. И зовут нас с легким презрением — «толкачи». А мы люди срочных командировок. Вечные странники. Нас бросают в бой, как резерв главного командования. Чуть где прорвало — нас туда. Давай, доставай, любой ценой, как хочешь, где хочешь. И мне очень бы хотелось узнать — что бы делали без нас все эти передовые профессии? Вот хотя бы мой последний марш-бросок…

Вызывает меня Василь Иваныч. Иду. Василь Иваныч — это шеф. Замгендиректор по снабжению. Мудрец, академик, царь и бог. Так сказать, столп. Олимп. Мы по сравнению с ним — мелкие олимпята.

— Бери со склада ящик подковных гвоздей, — это он мне говорит. — И ходом в Подбережье, колхоз «Победа», председатель Колышев. Он в курсе. Ему подковные во так нужны. Отдашь гвозди, возьмешь электроды. Понял? Через три дня не вернешься — сварочный цех встанет. Ясно? Давай, чеши.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза