На линии огня

Следуя указаниям часовых, связистки через несколько минут оказываются на позициях республиканцев возле кладбища. Место это, именуемое Рамбла, представляет собой глубокую лощину, тянущуюся до самого берега. Северная ее сторона, окаймленная орешником и тростником – переломанным и обугленным, – укрепленная брустверами и мешками с землей, занята полутора сотнями бойцов: одни стоят у закраины, наблюдая за противником, другие разлеглись на песчаном дне под натянутым брезентом или в тени тростника. Пахнет потом, грязью, дымом горящего хвороста. Люди готовят еду на кострах, закусывают, чистят оружие, штопают одежду или терпеливо бьют вшей. В стороне стоят четыре 81-миллиметрового миномета с закрытыми стволами. Все на первый взгляд спокойно.

– Ба! Какой сюрприз, товарищ Патрисия.

Капитан Баскуньяна, лежавший под тростником, при виде Пато смущенно вскакивает. Но девушка не удивляется тому, что он здесь. Она ведь пришла сюда из штаба, где несколько раз, не называя себя, устанавливала связь с Рамблой. Она знает, что, по решению Фаустино Ланды и вопреки сопротивлению комиссара бригады, приказ, отстраняющий капитана от командования, был спустя несколько часов отменен, потому что события последнего времени – захват кладбища, фактическое истребление 3-й роты, гибель лейтенанта Сугасагойтиа и всех офицеров – очень ослабили этот сектор обороны. И потому Баскуньяна принял командование обоими подразделениями – жалким остатком своей роты, полегшей на высоте Лола, и батальоном майора Фахардо, которого вместе с другими эвакуировали в тыл из-за острой вспышки чесотки: из двух батальонов едва набралась рота.

– Рад тебя видеть, товарищ Патрисия. Пусть даже здесь – не лучшее место на свете.

Пато представляет ему свою спутницу, и капитан любезно приветствует ее. За эти два дня капитан немного изменился, отмечает она. Похудел, что ли? И вид еще более усталый. Или небритое лицо кажется таким изможденным из-за кругов под глазами? Левая рука у него все еще на перевязи, однако улыбка, от которой топорщатся голливудские усики, осталась прежней, и фуражка все так же залихватски сдвинута набекрень.

– Вроде бы все тихо, – говорит Пато.

Как и Роза, она положила на землю свою кладь и карабин, чтобы плечи отдохнули.

– Тихо, – кивает Баскуньяна. – Франкисты, взяв кладбище, обессилели, так что ограничились тем, что окопались и выжидают. Перестреливаемся с ними понемножку, а ночью раза два они сцепились с нашими в рукопашной, попробовали на излом… И все на этом.

– А кто там перед вами?

– Рекете. Иногда мелькают их красные береты. А повыше, у высоты – мавры.

– Думаешь, ударят?

– Ни малейших сомнений. Думаю, они ждут резервов или перестраиваются.

– А путь на Пепе еще открыт?

Капитан смотрит на нее вопросительно. И озабоченно.

– Кажется, открыт пока. Но это бутылочное горлышко сужается все больше, а сегодня на рассвете в него пытались просочиться мавры. В двухстах метрах оттуда лежат мои разведчики-слухачи, следят за дорогой. А что там дальше – не знаю, не могу тебе сказать, хотя в полдень оттуда пришел связной. Я так полагаю, пока проход есть.

Он не сводит с нее пытливого взгляда и явно ждет, что Пато откроет ему неведомое. Что привело ее сюда. А та, поглядев на дорогу, о которой у них шла речь, говорит решительно:

– Мы должны добраться до высоты. Восстановить связь.

Лицо капитана темнеет.

– Неудачная шутка.

Девушка, пожав плечами, собирается взвалить на спину свою кладь.

– Нам пора.

– Прости, товарищ, – говорит Баскуньяна Розе.

И, взяв Пато за локоть, отводит ее на несколько шагов в сторону. Он очень серьезен.

– Не стоит вам сейчас идти, – говорит он вполголоса. – Меньше чем через час стемнеет, и ты не знаешь, что встретишь по дороге.

Пато пытается как-то скрыть свое волнение. Близость этого человека ей небезразлична. От одного лишь его прикосновения к локтю она покрывается гусиной кожей. Даже то, что от него несет потом и грязью, не делает его неприятным. И чтобы отвлечься от этих мыслей, она прикрывается щитом долга и отвечает твердым голосом:

– У меня приказ.

Баскуньяна не сдается. Говорит, что знает, как много значат для нее приказы. Но даже если связистки обнаружат место порыва, все равно не успеют до темноты привести линию в порядок. А когда вокруг мавры рыщут, в темноте сидеть не дело.

– Я могу связаться со штабом и объяснить ситуацию. Или сама позвони… Лучше всего будет переночевать здесь, а утром двинуться: это и безопасней, и, по крайней мере, будешь знать, куда ногу ставишь.

Девушка стоит на своем:

– Я должна передать записку командиру батальона Островского.

– Если это так срочно, могу послать связного.

Пато упрямо мотает головой:

– Нет.

– Да почему же?

– Мне доверили – мне и передавать.

Баскуньяна теряет терпение. Снова берет ее за локоть:

– Да ты понимаешь, что я своей волей могу задержать тебя здесь? Имею право. Мне достаточно приказать тебе остаться – под мою ответственность.