На линии огня

Сержант колеблется, но тут вмешивается Пато.

– Да ничего, – повторяет она. – Я справлюсь одна.

– Нет, это не годится. Возьмешь с собой Розу Гомес.

Сержант считает такой выход разумным, и Пато он устраивает. Роза Гомес заслуживает доверия. Экспосито отправляется за ней, а майор и Харпо подробно объясняют Пато задание. Телефонная связь исправно действует до республиканских позиций перед кладбищем – место это называют Рамблой, – а значит, обрыв где-то дальше, между ним и высотой Пепе. Связисткам надлежит проверить линию, установить место аварии и по возможности ее устранить.

Майор Карбонелль вручает Пато вчетверо сложенный листок замусоленной бумаги:

– В любом случае это сообщение надо передать командиру батальона Островского. Это очень важно… Ясно?

– Ясно, товарищ.

Майор уходит, встретившись по дороге с Экспосито, которая возвращается вместе с белокожей и черноглазой Розой Гомес.

– Берите только самое необходимое, – говорит Харпо. Кивает на стоящую у ограды подводу – на ней как попало навалено оставленное ранеными оружие. – Но вооружитесь лучше, чем теперь.

– Они что, без охраны пойдут? – удивлена Экспосито.

– Без. Вдвоем.

Сержант готова испепелить его взглядом.

– Очень рискованно, товарищ лейтенант, отпускать двух женщин одних. И дело тут не только в фашистах.

– Это не мое дело, – неуклюже оправдывается Харпо. – Они знают, на что идут.

– Знаем, – подтверждает Пато.

Сержант пропускает ее слова мимо ушей.

– Нельзя без сопровождения! – настаивает она. – Это технический персонал.

На этот раз возражает Роза:

– Мы солдаты!

– Франкисты в городке, – мотает головой Харпо. – У нас на счету каждый человек. В строй поставили даже штабных писарей.

После краткого раздумья Экспосито неохотно соглашается с этими доводами. И смотрит на девушек:

– Товарищ прав… Людей не хватает, а вы справитесь.

– Конечно справимся, – отвечает Пато.

Экспосито показывает на грузовик:

– Выберите себе оружие.

– Обойдемся и пистолетами, – возражает Роза Гомес. – Мы и так будем нагружены сверх меры.

– Возьмите-возьмите на всякий случай. Мало ли что… И патронов побольше. Неизвестно, что вас ждет там, в бутылочном горлышке.

Хинес Горгель и прочие идут к реке. Она уже близко – сквозь прибрежные заросли тростника видно, как блестит под солнцем вода. Звенят тучи назойливых мух.

– Вот здесь хорошо будет, – говорит сержант.

И останавливается, а за ним и все остальные – шестеро солдат с винтовками, в том числе и Горгель с Селиманом. Они окружают двоих безоружных, руки у которых связаны спереди одной веревкой. Сержант наклоняется, закуривая, с довольным видом смотрит по сторонам:

– Местечко не хуже любого другого.

Посасывая самокрутку, он минуту мечтательно созерцает пейзаж. А о чем при этом думает, одному богу известно. Но вот возвращается к действительности, переводит глаза на пленных. Достав из кармана листок бумаги, разворачивает его и читает вслух:

– Оглашается приговор, по ускоренной процедуре вынесенный военно-полевым судом в отношении рядового Рубена Нольи Корби за попытку перейти на сторону врага…

Горгель смотрит на осужденного: лет тридцати, тощий, впалые щеки, тревожно бегающие глаза. Крестьянские руки подрагивают под стягивающей кисти веревкой. Он смотрит на сержанта растерянно, вслушивается в его слова, приоткрыв рот, словно ищет в них немыслимую лазейку, юркнув в которую останется жить. Слева от него стоит второй – спокойно смотрит в землю, как будто высчитывает, сколько минут остается до того, как он ляжет в нее. Он примерно того же возраста, длиннолицый, со светлыми кудрявыми волосами, щеки и подбородок покрыты трехдневной щетиной, обмундирование цвета хаки в грязи. На лбу у него кровоподтек, припухшие желтоватые глаза воспалены.

– А также, – продолжает читать сержант, – в отношении именующего себя Мартином Гельфельдтом, лицом неустановленного гражданства, наемником, воевавшим в составе так называемых интернациональных бригад…

Он делает намеренно долгую – почти театральную – паузу и одного за другим оглядывает пленных.

– Оба приговариваются к смертной казни.

Горгель косится на Селимана, который взирает на все происходящее с каменным бесстрастием. Мавра не включили в расстрельную команду, но он, узнав, что Горгель зачислен туда, без колебаний пошел вместе с ним. Четверо остальных вызвались добровольно: два фалангиста с Файона и два гражданских гвардейца – старый и молодой.

– Желаете сказать что-нибудь? – обращается сержант к приговоренным.

Иностранец качает головой с таким невозмутимым видом, словно все происходящее не имеет к нему никакого отношения и хотелось бы только, чтобы эта канитель поскорее кончилась. Зато второй говорит. Повторяет в сотый, наверно, раз:

– Я из Маяльса, это пятнадцать километров отсюда… – Голос его дрожит, как и руки. – Хотел всего лишь семью повидать… Богом клянусь. Жену и детей маленьких… Повидать – и вернуться.