На линии огня

Они возвращаются туда, где Горгеля допрашивали. На этот раз его не тащат за руку. Несмотря на это, или именно из-за этого, плотник начинает опасаться худшего. Чувствуя, как сосет под ложечкой, он пытается краем глаза увидеть, не достал ли сержант пистолет из кобуры и не отстал ли больше, чем обычно. Но нет. Подходят к брезентовому навесу, и Горгель ошеломленно видит, что перед лейтенантом стоит не кто иной, как Селиман собственной персоной. Он замирает в растерянности, не зная, хорошо это или плохо. Смуглое лицо капрала регуларес очень серьезно. На нем свежая рубашка, не заправленная в старые и грязные шаровары, патронташ на груди и винтовка на плече. Он чисто выбрит, а седеющие усы браво распушены.

– Знаешь его? – спрашивает лейтенант.

– Конечно знаю. Я же вам говорил…

Лейтенант берет листок с машинописным текстом. Передает его Горгелю, а тот, волнуясь, читает:

Настоящее свидетельство выдано в том, что рядовой Инес Горгель, временно зачисленный в состав моего подразделения, 29 июля с. г. принимал участие в боестолкновении на Файонском шоссе и, проявив мужество и отвагу, способствовал уничтожению двух танков противника. Дано по запросу и в подтверждение слов капрала 2-й роты XIV табора Селимана аль-Баруди, что подписью и печатью удостоверяется.

Кастельетс-дель-Сагре. 1 августа 1938 г.

Капитан Луис Гомес Сото,

командир роты противотанковых орудий

Балерского батальона.

– Ну, считай, Божья матерь тебе явилась, – говорит лейтенант.

Горгель, чуть не плача, обнимает Селимана, а тот рассказывает ему, чего стоило срочно разыскать командира роты, рассказать ему обо всем и умолить, чтобы написал такое вот ручательство, – и все это удалось сделать лишь к утру. Получив бумагу, назад бегом бежал всю дорогу.

– Раньше сейчас не мог приходить, брат. Глазами своими клянусь.

Лейтенант и сержант с любопытством наблюдают за христианином и мавром, побратавшимися таким манером.

– Я могу идти? – спрашивает Горгель, обернувшись к ним.

– Куда? – осведомляется офицер.

Горгель растерянно смотрит на мавра. Тот, словно желая доказать свои полномочия, дотрагивается до капральской нашивки, вышитой на феске. А потом снимает ее и достает еще один сложенный вдвое листок:

– Мы, господин лейтенант, зачисленные во 2-ю роту Балерского батальона. Клянусь прахом отца.

Лейтенант возвращает ему документ, даже не взглянув:

– Для мавра ты недурно разбираешься в бумажках.

Селиман кивает, не обидевшись:

– Жизнь моя длинна, я много научиться, – он покровительственно кладет руку на плечо Горгелю. – Убиваю красных свиней за святого Франко, а мой друг много помогает мне.

Лейтенант снова переглядывается с сержантом. Тот пожимает плечами, но офицеру явно не дает покоя еще какая-то мысль. Медленно, задумчиво он оглядывает Горгеля и наконец недовольно кривит губы:

– Ты без оружия.

– Отобрали у меня винтовку, когда я пришел.

– Надо бы вернуть, раз уж ему так хочется.

Горгелю не нравится, как прозвучали эти слова. Подспудно сквозит в них какая-то зловещая шутливость. Уловил ее и сержант – он улыбается, и улыбка эта неприятна.

– Само собой, – отвечает он.

III

На командном пункте XI бригады все явственней ощущаются приметы неблагополучия. Торопливо входят и выходят вооруженные люди, поспешно пересекают патио, заваленное тряпьем, бутылками, жестянками, порожними ящиками из-под патронов. Жгут документы, а выстрелы и взрывы, доносящиеся из городка, звучат все ближе. Воздух сгущен от царящего повсюду нервного напряжения.

Пато Монсон, которая возвращается, устранив очередной обрыв линии – она уж и не помнит, который по счету, – видит, как увеличилось число раненых, стекающихся к перевязочному пункту, и сколько тех, кто способен передвигаться самостоятельно, отправляют к реке, не оказав им никакой помощи. Нет противостолбнячной сыворотки, нет морфина, нет лекарств; не хватает бинтов и кетгута, и края раны приходится скреплять английскими булавками или стягивать несколькими витками бечевки. Тяжелораненые, вповалку лежащие под навесом, ни на что, кроме глотка воды, рассчитывать не могут, а от Аринеры до самого Эбро тянется вереница санитаров и искалеченных солдат, которые, хромая, опираясь друг на друга, ковыляют к тому месту на берегу, откуда их, быть может, эвакуируют – надежды на это с каждой минутой все меньше.

В патио лейтенант Харпо вместе с сержантом Экспосито осматривает снаряжение, еще пригодное для использования, – «Красная заря», два ранца с инструментами и четыре катушки провода.