На линии

Вышечный казак, сбив на затылок шапку, стряхнул с лица выбившуюся из накрышника солому. С ленцой забросил в рот горсть тыквенных семечек.

— Эко брехаст! — удивлялся Ружейников. — Кабы, Трофим, языкаской твоей и лузгу месть. Лучше-ка, брат, загляни к уряднику — пожужжи: так и так, Лукаша отстоялся, нехай навроде тебя подсылает.

Казаки раскатили хохотом по унылому безлюдью. Заулыбались и едущие в мажаре чужаки. В белых, расшитых по вороту и груди рубашках, в теплых овчинных безрукавках, непохожие на привычных насельников окружных мест, они приметно робели промеж казаков, будучи, однако, крупнее и могутнее. У всех троих головы покрывали соломенные шляпы, за подбородок свисали сажные усы.

Последив, как спешивались у землянки разъездные, вылезали из мажары, воловьей телеги, чужаки, как заспанный урядник плескал в лицо из бочки подле входа, Лука остроглазо прощупал наросший тут и там тальник, медленно отек взглядом дальние овражки. Вскоре заявилась ему смена. Трофим взаправду намекнул уряднику, и тот подослал-таки подвернувшегося. О правильной переменке вышечного речи не было. Попросту не стояло за ней нужды. Что там рядиться за лишний часок, коль подчистую оторвались от хозяйства.

— Приметил заехавших с разъездом? — не дожидаясь, пока Лука спустится на землю, завел разговор пришедший казак. — Под бочок к нам.

— Кто ж будут? Да поддержь… Выставился! — соскользнув ногой с перекладины, заругался Ружейников. Лестница под его молодым, но тяжелым телом ходила, что. ветка под вызревшим плодом. — Поддержь, поддержь жердины, Иван… И угораздило кого. Право, жндкастей не нашли. Напоганили, а не сделали… Так кто там, солевозцы, что ль?

— Они, воловьи ездоки, — кивнул Иван Белоглазов. — Чудные, а складают, вовсе уморишься. Дойди «послухай»!

— Че им? — Лука потирал ушибленную йогу.

— Ну ж говорю — подкладываются! Их от общества на покос прислали, а одним завестись страх берет. Ну, тут и начальство, видать, опасается, кабы не покрали их, будто кур. Промеж казаков толкуют, больно народ ихний безалаберный, сам не осторожится. Теперчъ жди, покладут охаживать ихнюю растяпость. Ты-то как?

— Че наперед забегать. Пойду… А ты, Иван, смотри, с опаской лазь. Подбрякли веревки, перевязывать впору.

— Гуля-яй! — закинув голову, казак оглядел вышку, занес сапог на первую ступень. Но неохота остаться одному пересилила, и он окликнул отдаляющегося Луку: — Гля-ка, Ружейников, не пойму: ведрено устоит иль оболочится? Больно уж дурно торчать на жарище. Полагаешь, оттягиват тучки? — казак ткнул пальцем в край неба.

— Распужаешь… — Лука засмеялся. Белоглазов ему нравился. Но спроси чем — замялся бы. Сроду ходящий в нечиненом, с кое-каким оружием, он не попадал на завистливый прищелк казачьих языков. К нему не приглядывались матери спеющих девок. Но, пожалуй, наивернее могло бы оттолкнуть Луку равнодушие Белоглазова к обгону, к выслуге, ко всему понимаемому казаками под молодечеством. Все так, и, однако, не свидеться с Иваном — вроде чего-то недохватить на вздохе.

Поставленный на вышку пред рассветом, собирался Лука по сменке отдрыхнуть недосланное, но теперь соблазнился завернуть разжиться новостями. Шел, беззаботно проминаясь, еще не прибрав по себе дела на день. Месяцы, положенные отбыть страже на линии, если не скоблиться думами об оставленном на безручье дворе, проживались лениво.

За спиной заслышался простук конских копыт. Ружейников оглянулся, сторонясь наезжающих на него верховых. Первый из троих, подпоручик, придержал возле него коня.

— Скажи, казак, тут они?

— Точно так, — сообразив, о ком спрашивают, ответил Лука. — К уряднику, должно. Вон-ка… — указал на землянку с края пустыша, будущего плаца или станичной площади.

— Чьих вы? — поинтересовались из конвоя подпоручика.

— Сакмарской станицы.

— А мы с Горшковым Оренбургского Тысяцкого полка…

— Погодь, Михаил, — перебил приятеля Горшков. — Слышь, казак, коновал имеется? Захромал мой.

— Сам могу.

— Выручай! Мы с Горшковым такие версты вспылили… Самим впору охрометь.

Тем временем офицер тронул своего рослого, в яблоках, трехлетка. Следом подались казаки конвоя. Отплевывая поднятую ими пыль, пошагал и Ружейников.

У землянки урядника оталкивались охотники до новостишек. Большинство сидело или прилегло на бок. Поодаль договаривались бывший на форпосте за начальника Федор Долгополов и обогнавший Луку подпоручик. За краем занятого казаками круга, подле мажары, ждали солевозцы, Высокий, с крупными, сильными руками, но узкоплечий малоросец ладил к воловьим мордам торбы. Двое других, тесно присевших на пружинящую жердь, неостановимо лопали глазами подходящих к пустырю. По щеке парубка деловито проползала зеленая гусеница. Не замечая, он зашептал соседу на ухо, но тот недовольно отстранился:

— Отчепись! Дай послухать.