На линии

Ильиных просунул в дыру кукан жирных рыбин, пролез сам. Почитай на каждой зорьке уходил он на реку. Им и лаз этот в заборе форпоста проковырян, чтоб короткой тропкой спускаться к клевому месту. На форпосте Изобильном Силин Ильиных проживал с разрешения коменданта Илецкой Защиты капитана Крикова. Собственно, когда Силин отрывал тут землянку, за форпостом разве название числилось. Просто вставала на этой круче кордонная стража, берегла редкие в первые годы солевозные фуры. Казакам, обносившим Изобильный заплотом, пришлось делать многосаженного лишку, огибая осевшую на отдальке землянку. Они ругались, грозились оставить пришившегося к форпосту казака по-сторону, но в конце концов вобрали, и теперь, завалившаяся от близко пошедшей дождевой промоины, она словно подлезала под плетень.

Но так и не пришелся Ильиных казакам. Задевала их его незаделанность в общую служебную колговерть. Бывало, вернутся не в духе, вымокнут там или коней заморят скачкой, ворчат, прогнать грозятся. Особенно Долгополов. Урядник, а над Ильиных власти с мышиный хвост: ни на маяк, ни в секреты его не пошлешь нахлебник.

Обходя разбросавшегося под начинающим припекать солнцем Ружейникова, Ильиных, видно, крапанул с чешуи, а может, чуткий нос спящего казака уловил разносящийся припах пойманной рыбы, сырость глубокой воды.

Приподнявшись, Лука осоловело вытаращился на мягкие киргизские сапоги. Не вставая, завернул шею, подбирая глазами повыше. Признав в остановившемся над ним Ильиных, пробормотал с прозевом:

— Во как забрало… С рыбкой, Силин Петрович! Што ни день… — Кулаками дырявя глаза, Лука сладко зевнул и забыл, о чем говорил, еще дурной от солнечного запека.

— Тягаем помаленьку. — Ильиных потряс красноталом. Сазаны отыграли на солнце фиолетовыми плавниками. — Подхаживай, повечерим щербой.

— Спасибочка. Напрямки к подсолке загляну. — Удивленный приглашением обычно сжатого на зазыв Ильиных, Ружейников поднялся, протянул руку: — Хоть поздравкуемся…

Громоздясь над малорослым Ильиных, Лука, почувствовав в своей лапище неловкий хруст суставов, смутился. Но Ильиных добродушно покряхтел:

— Да ты не всю страчивай… Что под копыто подставил!

Как и всякий сакмарец, Лука был страстным рыбаком и сейчас, оглядывая улов, даже языком прищелкнул от зависти.

— Смотрю, сплошь горбылики?

— Молодняк, — согласно кивнул Ильиных.

— На приваду аль без подкормки бралось?

— А то! У меня в очеретнике ямка одна знаменована. Сазаны в ней — что грачи в черном лесу… Ну, простаивать, зря рыбу тухлить. Приходи, там и сболтаемся.

От запаха рыбы в животе Ружейникова забурчало. Заглянув в землянку, Лука разулся, пошевелил длинными, запрелыми пальцами. Набрал из мешка сухарей. Вытащил затычку, накренил лагун. Слабый плеск повис каплями по краю высверленного отверстия. Сунув сухари за пазуху и ухватив деревянный бочонок с глухой верхней крышкой, в каких сакмарские казаки носят на поля воду, Лука пришел на реку.

Зайдя по колено в Илек, задавил в воду, бочонок, а когда, тяжелея, тот пустил остатный пузырь, рывком выставил лагун на песок. Потом, стащив со спины рубаху, обдал прохладной водой крупное тело. Пустяково потерся ладонями. Поскрябал зачерневшимися ногтями.

Из камышей выплыл утиныи выводок. Окрепшие утята резали речную гладь, торопясь за уткой. Наблюдая за ними, Лука присел на песок, взял с кружка лагуна сухари. Черствые, вобравшие припах землянки, они с трудом разгрызались, и Ружейников мягчил их, макая между не выбранными из воды ступнями.

Уже поднимаясь на кручу, услышал он проскакавшего на форпост верхового. В воротах натолкнулся на казаков. У ног их лежало по охапке затянутой веревкой свежескошенной травы.

— Гостеватый денек ноне, — останавливая Ружейникова, заговорил с вышки Белоглазов. — Татар посмотришь? Не хошь? А то полезай, уж показались. Вона, Лисьей балкой тянутся… Да куды ж уставились?! Правей забирай… Э-ээ, сычи! — перекинулся он на казаков.

Из числа пятидесяти четырех казачьих семей, пожелавших перевестись на Новоилецкую линию из Нижне-Озерной крепости, первыми тронулись четырнадцать казаков из татар. С сотником Утягулом Кильметьевым трюхало в телеге две его жены, у каждой по малолетнему сыну цеплялось за подол. Ехали налегке, спеша застолбиться, а главное, управиться с покосом. Тогда-то уже с легкой душой и скотину перегонять будет можно. В телегах были увязаны лишь косы, топоры, мешки с мукой и кое-какой скарб.

— Часом от них упреждающий заскакал, — пояснил Белоглазов. — Я торопкого чуть с ружья не шибанул, до того нахален, рожа! Ты, Лукаша, на линию целишь, вот и сдружняйся по случаю. Потом, гляди, они и не отштопают тебя по памяти. На ихнем-то силен? Йок? Так я слезу — обучу. Не робей!

— Чего вылупились?! Разойдись! Торчите без дела. А с кого спрашивают? А ну! — подъехал проводивший подпоручика Долгополов.