На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

Жду, что будет дальше, а пока осматриваю довольно странную в кабинете обстановку: на письменном столе, покрытом зеленым сукном, стройными рядами выстроены бутылки с водкой «Казенной», ими же занято и все пространство под столом; одна или две откупорены, остальные еще не тронуты. Очень хорош кожей обтянутый диван, на который меня усадили, и несколько стульев. Письменных принадлежностей никаких. Начальник станции на всякий случай их унес!

Ушедшие с докладом очень долго не являются, а потом слышу шаги на лестнице и разговор: «Черт его знает. Так напился, что ничего не понимает, поставим на ночь часового, доложим завтра утром!»

Опять со своей буркой устраиваюсь на диване и засыпаю крепчайшим сном. Утром слышу на лестнице шаги, арестовавший меня петлюровец входит и требует от меня документы, чтобы представить их Печерице. Я в затруднении, давать ли подложные немецкие или настоящие, выданные мне губернским комендантом Кудрявцевым. Решаю, что петлюровец моего немецкого документа в вагоне, наверное, не читал, да и не мог бы его, писанного на немецком языке, прочесть, даю свои настоящие. Идет с ними к Печерице, будит его, тот не хочет вставать, а надвигается время отхода поезда на Ростов – требую, чтобы его добудились. Наконец передо мной какой-то мальчишка молодой в одежде казака времен Запорожской Сечи, опухший от пьянства. Вручает мне мой документ, укоризненно говорит:

– Как же это пан бунчужный генерал[458] не представил патрулю своего револьвера? Я сейчас буду телеграфировать атаману Болбочану и спрошу, что мне с вами делать? – И, взглянув на стол с бутылками водки, с усмешкой добавил: – За это извините! Негодяи ограбили всю казенную лавку!

Через несколько времени после того вижу из своего окна какую-то суету на перроне, петлюровцы бегают во все стороны, притаскивают на перрон свои вещи, пулемета два, овес, сено в вязанках, подают товарные вагоны и платформы, и начинается спешная их погрузка, ко мне прибегают за бутылками водки, часовых снимают, является и сотник Печерица с моим браунингом в руке, передает его мне и, задыхаясь от волнения, говорит:

– Вот, пан бунчужный генерал, ваш револьвер, возьмите его, мы сейчас всей сотней уходим на Константиноград, так как получена на станции телеграмма, что из Екатеринослава на экстренном поезде выехало несколько сот большевиков и направляются на Лозовую!

Взял свой револьвер, спускаюсь вниз в зал первого и второго класса. В ожидании опаздывающих поездов скопилась масса пассажиров, все места у столов и скамьи заняты, большая часть сидят на своих вещах, и, о ужас! Здесь же у стены, где большой образ, двое носилок и на них два убитых петлюровца; рядом с ними набросаны мелкие деньги на погребение. Спрашиваю: что такое? Позавчера вечером здесь в <нрзб> произошло столкновение петлюровцев с местными большевиками, и в результате два убитых, а большевики высадили в окнах рамы и убежали к себе на слободку, и теперь все время идет между ними и петлюровцами перестрелка на насыпи железной дороги. Теперь петлюровцы, получив весть о том, что к большевикам из Екатеринослава выслано на поезде большое подкрепление, бегут на поезде на Полтаву.

Час от часу не легче; поезда из Харькова на Ростов, на котором мы должны ехать, все нет да нет, а из Екатеринослава идет поезд с большевиками; успеем ли от них уйти и что будет, если они здесь нас встретят?!

На вокзале стоит рота немцев, но совершенно индифферентно относятся к участи пассажиров. Все время у них идут какие-то разговоры и решаются вопросы о самих себе. По-видимому, не прочь последовать примеру петлюровской сотни и уехать на Полтаву… А время идет… какой поезд прибудет раньше? Час, другой, и общая радость: подходит поезд из Харькова! С боя занимаем места, сидим на головах друг у друга и отъезжаем на Ростов, и большевики, и петлюровцы остаются позади нас! Но, к сожалению, поезд этот до Ростова не доходит, в Никитовке нам пересадка в вагоны Донского правительства. Вываливают нас среди ночи, прямо на железнодорожный путь. По колено в снегу перебираемся до товарного поезда из скотских вагонов и опять с боем занимаем места. Сидим, час, другой, никакого шевеления: ни паровоза, ни поездной прислуги, на станции темно, все спят. Собираем депутацию, конечно, как всегда, из жидов, разбудить начальника станции и узнать, почему нас не везут дальше. Разбудили, отвечает, что машинист паровоза, который должен нас везти, заявил, что очень устал, вести поезд отказывается, не в силах! Пойдите, может быть, уговорите. Депутация к машинисту. «Устал, не поведу! Хорошо заплатите, тогда повезу!»