На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

В полдень Болбочан, расположившийся в «Европейской гостинице», потребовал к себе смотрителя тюрьмы и приказал ему лично доставить меня к нему в «Европейскую гостиницу». Усевшись в своей бурке на санки начальника тюрьмы, по первопутку мы быстро докатили до «Европейской гостиницы». Часовой у подъезда доложил о нашем прибытии, и через минуту в дверях показывается маленького роста полковник с академическим значком, рекомендуется: «Полковник Марьюшкин, исполняющий должность начальника штаба у полковника Болбочана». Просит зайти в номер и пообедать. Вступает со мной в разговор, причем высказывает свое удивление, как это я мог поступить на службу к таким негодяям, как Скоропадский, и почему я не согласился перейти на сторону Петлюры, настоящего украинца и патриота; в это время входит высокого роста с рыжеватыми волосами полковник и тоже с академическим значком и представляется: «Болбочан!» Первый же его вопрос:

– Вы получили мою телеграмму?

– Получил!

– Почему же не ответили на нее?

– Вы офицер Российской императорской армии и должны понимать, что измена принесенной мною присяге на службу в украинской армии обесчестила бы меня на всю жизнь! Потому и не ответил.

– Вы все-таки должны были мне ответить, хотя бы и о своем отказе. Теперь вы свободны, соберите ваших начальников частей, находящихся здесь, в Полтаве, и предложите от моего имени перейти на службу в войска Украинской Директории!

– Собрать их путем публикации в местной газете могу, но призывать поступить на службу Директории не буду, это было бы также против присяги.

– Ну так соберите их, я завтра сам буду говорить с ними.

На следующий день в бывшем штабе корпуса собралось несколько человек, я у губернского коменданта, теперь петлюровского воинского старшины Кудрявцева попросил разрешения попрощаться со своими подчиненными, вышел к ним в зал и сказал: «Я оставляю командование корпусом, от всей души благодарю вас за совместную службу и желаю всем вам здоровья и благополучия», повернулся и ушел в кабинет Кудрявцева и попросил его дать мне удостоверение на свободный выезд на Дон, Кубань или в Крым. Он сказал, что это удостоверение будет мне дано и его мне принесет Евтухов, мой бывший личный адъютант.

В тот же день наш офицер для связи с немецким корпусным штабом через Евтухова передал мне, чтобы я поскорее уезжал из Полтавы, так как немецкий штаб со всеми войсками отзывается в Германию и гетман Скоропадский из Киева бежал к немцам. Я попросил, чтобы этот офицер достал мне от командира немецкого корпуса подложный вид и дал бы разрешение на приезд по железной дороге на Лозовую и Ростов в вагоне с немцами[456]. На другой же день все это получил, а также мое золотое оружие и револьвер и визитную карточку отъезжающего командира корпуса.

3 декабря 1918 года я со своим ручным багажом[457] был на станции железной дороги, визировал у немецкого коменданта свое разрешение на проезд в немецком вагоне на Лозовую – Ростов и, заняв место в вагоне (вернее, в отделении вагона третьего класса) для немецких солдат, тронулся на Лозовую.

В этом же поезде уезжали из Полтавы братья полковник Семенов и генерал-майор Семенов, бывшие офицеры лейб-гвардии Стрелковой дивизии; первый был полицмейстер Полтавы, второй – член Ликвидационной комиссии в Полтавской губернии. Мы делали вид, что друг друга не знаем.

К вечеру, когда мы подъезжали уже к станции Лозовая, кто-то из пассажиров соседнего, не немецкого, отделения вагона громко заявил: «Господа, у кого при себе имеется оружие, прячьте его, сейчас будет петлюровцами производиться осмотр и найденное оружие будет отобрано!» Это предупреждение касалось и меня, так как у меня в кармане был маленький браунинг. Я тотчас же переложил его из кармана за борт своей папахи, не обратив внимание на то, что дверь в соседнее отделение вагона открыта и эта моя операция могла быть видна сидящим там пассажирам. У семафора поезд остановился, в вагон вошел петлюровец с конвойным и немецкий солдат; началась проверка документов и опрос о том, не имеется ли у кого при себе оружия. Мои немцами выданные документы оказались в порядке, а немец, их прочитавший, заявил «gut!». А на вопрос петлюровца об оружии я ответил «нет», и они пошли дальше; поезд сдвинул и пошел к станции. Вдруг почему-то останавливается, в вагоне нашем опять появляется тот же патруль и направляется прямо ко мне.

– Вы имеете оружие?

– Нет!

– Ну тогда мы будем вас осматривать!

Пришлось сознаться и сдать свой браунинг. По подходе поезда к перрону меня с моими вещами, под караулом торжествующего петлюровца, провели в канцелярию петлюровской сотни, раньше кабинет начальника станции, и, указав на кожаный диван, пошли докладывать своему сотнику Печерице о найденном у меня револьвере, предварительно заперев меня на ключ и выставив у дверей часового.