На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

Посланный в Грузию генерал Баратов вернулся из Тифлиса без ноги (на жизнь его было покушение)[471]; посланный через Каспийское море к уральским казакам генерал Болховитинов, застигнутый льдами у Гурьева, должен был возвратиться в Петровск и мог лишь только констатировать факт о том, что уральские казаки против большевиков и просят Добровольческую армию поддержать их в этой борьбе и выслать оружие и боевые припасы, за что они готовы заплатить рыбой. Об армиях генерала Юденича и генерала Миллера ничего на Кубани не знали. Крымская Республика прикончила свое существование, и весь Крым вошел в подчинение Добровольческой армии[472].

Во внешней политике Добровольческая армия встречала к себе внимание со стороны Англии и до некоторой степени со стороны Франции. Англия, несомненно, заинтересованная бакинскими и грозненскими нефтяными источниками, чтобы не упустить их из своих рук, а попутно сбывая в армию генерала Деникина, теперь за окончанием всемирной войны ненужные, пушки, ружья, снаряды, патроны, танки, грузовики, обмундирование, снаряжение, госпитальные вещи и прочие предметы войскового хозяйства, до старых покалеченных мулов (из Египта) включительно, – преследовала лишь свои коммерческие выгоды.

Тяжелее всего были для генерала Деникина препирательства с атаманами Дона, Кубани и Терека, и полегчало лишь после того, как генерал Краснов свое атаманство передал генералу Богаевскому[473] и уехал на жительство в Батум, оккупированный англичанами. Несмотря на полное благожелательство к Добровольческой армии наказного атамана Кубанского казачьего войска генерала Филимонова, все же отношения Кубанской рады к Добровольческой армии оставляли желать многого. Устройство гражданского управления в занятых областях и губерниях встречало большое затруднение в приискании лиц, желающих занимать административные должности, слишком ответственные и плохо оплачиваемые в то время.

Несмотря на все это, зиму 1918/19 года нужно считать для Добровольческой армии[474] временем наибольшего накопления сил, расширения ее организации и увеличения средств борьбы. Было сформировано:

Общероссийских:

пехотных полков – 10;

конных полков – 2;

батарей – 14;

Кубанских:

пластунских батальонов – 8;

конных казачьих полков – 16;

конных казачьих батарей – 7.

Всего 35–40 тысяч штыков, 86 орудий и 256 пулеметов, несколько танков и бронепоездов.

* * *

В это же время Добровольческая армия выпустила свои деньги[475] – так называемые колокольчики, на сторублевках которых был изображен Царь-колокол, обвитый Георгиевской лентой[476]. Для фильтрации прибывающих из России генералов была создана Особая комиссия под председательством генерала от инфантерии Болотова для проверки поведения этих лиц до их прибытия в Добровольческую армию, с тем, чтобы не принимать лиц, опорочивших себя недоброжелательным отношением к Белому движению, а служивших в Красной армии привлекать к судебной ответственности.

Об установлении такой комиссии я узнал совершенно неожиданно, когда в одно прекрасное весеннее утро ко мне на квартиру явился генерал Болотов и заявил, что он пришел ко мне для того, чтобы снять показание по делу, возбужденному в его комиссии по обвинению меня в недоброжелательном отношении к Добровольческой армии, выразившемся в том, что в бытность мою командиром VI украинского корпуса в городе Полтаве: 1) я требовал говорить с собой по-украински, 2) издал приказ, запрещающий носить офицерские, прежнего образца, погоны, 3) задержал на станции железной дороги Полтава эшелон (два вагона) добровольцев, навербованных Киевским центром, и 4) что после захвата Полтавы полковником Болбочаном собрал начальников частей своего корпуса и уговаривал их перейти на сторону петлюровцев.

В это время в Екатеринодаре находилось уже много лиц из числа мне подчиненных и жителей Полтавы, и мне очень легко было их свидетельскими показаниями опровергнуть эти возводимые на меня обвинения.

1) По-украински я не говорю, хотя и ношу малороссийскую фамилию, и в служебных разговорах, когда ко мне обращались «щирые» украинцы[477] на своем языке, я просил переходить на русский язык, так как украинского языка не знаю.

2) Приказ о запрещении носить офицерские погоны прежнего образца издан был не мною, а военным министром генералом Рагозой.

3) Вагоны с добровольцами задержаны на станции Полтава не мною, а петлюровцами, занявшими станцию Лозовая и прекратившими сообщение на Ростов.

4) Никогда и никого не уговаривал переходить на сторону петлюровцев, а нескольким из подчиненных мне начальников, собравшимся в штабе корпуса, сказал, что я оставляю командование корпусом, очень благодарю их за совместную службу и, отъезжая из Полтавы на юг, желаю им всего хорошего! После этих слов повернулся и ушел из штаба. Это мое показание подтверждено дежурным по штабу в тот день офицером, бежавшим сюда, в Екатеринодар.