На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

Для меня, генерала сухопутных войск, немалый интерес представлял <нрзб> порт с его жизнью на эскадрах нашей и английской, состоявших из судов новейшего типа: броненосцев, крейсеров, эскадренных миноносцев, подводных лодок и других вспомогательных судов, как плавучая мастерская «Кронштадт» и пр.

Было что повидать и на южной стороне бухты, и в городе: был в Морском музее; в известной панораме «Оборона Севастополя», на Историческом бульваре, на Малаховом кургане, и прочем, и прочем, посетил и развалины Херсонеса.

Бойко жил город, бойко шла в нем торговля; но цены на все росли неимоверно, и наши бумажные деньги, по сравнению с английскими фунтами, которыми расплачивались англичане, обратились в ничто!

Все меры, принимаемые правительством и самим генералом Врангелем, лично увещевавшим торговцев умерить свою алчность, не давали никаких результатов.

Приведу некоторые цифры для пояснения: за стекло на лампу я заплатил 3000 рублей, дыня канталупка[534] стоила 1000–1500 рублей, офицерское седло продано за 1 миллион рублей и все в том же роде.

Оклады содержания для служащих увеличивались постоянно, но в экспедиции заготовления денежных знаков не успевали их печатать. Войсковые части и заведения разного рода, получающие хлеб, мясо, жиры и прочее от интендантства, были в этом отношении более счастливы. В офицерском собрании школы обед обходился сравнительно очень дешево (15 тысяч рублей в месяц).

И это падение курса наших денег шло в то время, когда на полях битв одерживались нами победа за победой. Не свидетельствовало ли оно о безнадежности наших усилий и в конечном счете о крахе нашей борьбы? Наш обывательский ум этого не допускал, но я полагаю, что люди государственного ума крах предвидели и меры на случай его принимали.

Лето приходило к концу, наступала осень, лучшее время года для здешних мест, когда в мирное время с севера России все устремлялось в Крым купаться и есть виноград. И в этом году фруктов уродилось много, базар ими был завален, вывозили их на судах и в Константинополь. Громаднейшими корзинищами доставлялись фрукты и на суда английской эскадры, стоявшей в порту; но для нас они были почти недоступны по своим ценам.

После летних побед, захвата обширной территории и расширения боевого фронта до естественных границ на восток и запад наступает затишье; мы переходим к обороне, а потом мало-помалу начинаем отдавать красным и отнятое у них, даже с лихвой. Так было осенью в 1918-м, в 1919-м и повторяется в 1920 году. Думается мне, что кроме причин стратегического свойства: обширного захвата территории, разброски сил на фронте, не соответствую щем силам белой армии, недостаткам в пополнении армии бойцами и другими средствами борьбы – в этом громадную роль играет тот факт, что рядовыми бойцами ее по преимуществу состояли лица прежних привилегированных сословий, физически слабых, не имеющих потребной стойкости для перенесения всех тягот боевой службы рядового и с нервной системой впечатлительной и экспансивной, которая приводит их быстро к переутомлению и апатии.

Юшунские укрепления позиции (на Перекопском перешейке за Сивашем)[535] были последним нашим оплотом и последней нашей надеждой. Лучшие инженеры и артиллеристы были привлечены для их оборудования, чтобы сделать их неприступными для Красной армии[536]. От Джанкоя к ним проведена ветвь ширококолейной железной дороги. Не предвидено только одно: что Сиваш в очень холодные зимы замерзает и тогда по льду противник может обойти Юшунские укрепленные позиции и ударить нам во фланг и тыл… Это именно и случилось в этом году! В начале октября наступили небывалые холода для Севастополя, каких не запомнят местные старожилы, а вместе с ними и конец сопротивления армии генерала Врангеля. Первым вестником нашего поражения на Юшунских позициях были офицеры батарей школы, выдвинутые на эти позиции и теперь поспешившие в Севастополь спасать свои семьи.

18 октября начальники отдельных частей были вызваны в штаб ВСЮР для получения приказа и порядка его исполнения по эвакуации Крыма.

В ночь того же дня начальник артиллерийской школы собрал всех господ офицеров школы и вырешил со своей стороны все вопросы, касающиеся артиллерийской школы и лиц, желающих покинуть пределы России.

Желающими эвакуироваться оказались почти все господа офицеры со своими семьями; большинство нижних чинов уезжать не пожелало. Уезжающими был составлен список, в который вписали и меня. С раннего утра приступили к ликвидации всех отделов школы, вернее, растаскиванию и разграблению всего ее имущества, причем большую часть его забрали остающиеся нижние чины и попрятали в домах Матросской слободы.