На ночь глядя

Георгий Владимирович подошёл ближе с протянутыми руками. Пальцы на них были совсем чёрные, с побелевшими, разломанными на куски, ногтями. Вонь усилилась, став совсем невыносимой, когда старик взял пса и небрежно сдавил его в своих культях. Мотя занервничал, поднял на меня глаза и проводил взглядом, уносимый подальше Георгием Владимировичем. Я помахал собаке и принялся закрывать за собой дверь. Последнее, что перед этим увидел — старый инженер поднёс голову пёсика к своему рту с кривыми губами, покрытыми порезами и гноящимися нарывами.

Мотя заскулил невозможно громко, а глухой хруст полностью перекрыл собачий вой. Меня передёрнуло, я еле смог защёлкнуть замок обратно, ожидая, что именно в этот момент меня будет ждать та же участь, что и преданного пса. Меня трясло на месте, я держался рукой за дверцу шкафа, чтобы не свалиться на пол без чувств.

— Что там случилось? Что он сделал с Мотей? — соседка верещала, постепенно теряя способность вообще что-то произносить. Мерзкий хрип из её прокуренного горла сливался в одну какофонию чего-то, некогда напоминавшего человеческий голос.

— Пока будьте в комнате. Я скажу, когда можно будет выходить.

— Что с собакой?! Отвечай, сука эдакая!

— Всё хорошо. Мотя — добрый пёс.

Я прижался к двери ухом, снова. Опять верю всем, но не самому себе, особенно после того, что сделал несколько минут назад. Громкое чавканье бегало эхом в коридоре, посещая каждый изгиб стены и трещинку, появившуюся, возможно, даже до моего рождения. Слишком старое здание, чтобы о нём кто-то помнил, кроме обитателей, доживающих свой век, тараканов и вредителей. Отвратительно себя причислять к ним, хотя отдалённо понимаю, что сам являюсь отличнейшим примером таковых. Дождавшись, пока хруст и звуки проглатывания исчезнут, я рискнул спросить:

— Вы нас выпустите?

— Да, но сначала отдай соседку.

В груди всё обрушилось. И в первую очередь от того, что для меня не оказалось разницы между уже съеденным Мотей и сумасшедшей пожилой женщиной, до сих пор беснующейся в запертой комнате. Расстроило то, что меня уже обманули, и теперь совершенно нет никакой гарантии, что это не повторится снова.

В запертой комнате затрещал телефон, лежащий непонятно где.

— Мамашка твоя звонит. Возьми трубку!

Соседка даже не попросила открыть для этого дверь. Это, якобы, само собой разумеется. Они оба играют мной, будто с наивным глупым мальчиком, но я не такой. Не попадусь больше на очевидные уловки, слишком дорого будет стоить промах.

— Просуньте его под дверью! — я наклонился к самому полу, всё ещё не уверенный, что телефон пролезет в эту щель. — Ну же, давайте!

— Ты дуру из меня не строй, щенок! Быстро открывай! Или я возьму трубку и всё о тебе расскажу, тебе же важно мнение твоей мамки?

Дико разозлили эти слова, я вскочил на ноги и собрался уже было пнуть дверь, чтоб съездить обнаглевшей соседке по морде, но тогда есть шанс упустить её как наживку. Не верится никак, что Георгию Владимировичу не нужна падаль — лишь живой организм.

— Или так, или я вас не выпущу никогда! Сами полезете через окно, а я выйду и сбегу. Решайте! — я строил из себя того, кем на самом деле не являлся. Руководителем ситуации.

— Хуй с тобой! Но потом открой, я не останусь здесь. Не бросай меня, пожалуйста.

Сейчас можно и довериться, ведь риск уменьшился. Верхняя часть телефона и правда показалась в щели между дверью и полом, и вот тут я поторопился. Рванул за дисплей и тут же переломил телефон пополам, потому что соседка, оказывается, не захотела так просто его отпускать.

— Доигрался, маленький мудак! И что теперь будем делать?

— На кой хер вы его держали!

— Я тебе не верила и правильно делала! А теперь открывай, у тебя больше нет никакого выбора.

А выбор у меня был. С псом управиться намного проще, чем со взрослым человеком. И я говорю не про себя и свои потуги, а про Георгия Владимировича — пока он будет обгладывать мерзкое старое тело соседки, я смогу сбежать и вырваться на улицу, а там будь что будет. Места для манёвров хоть отбавляй, ведь заражённых у окна было всего ничего, а до подъезда им ковылять ещё метров десять. Я справлюсь, верю в это, ведь только вера и осталась. И соседка, которая уже вывела меня из себя.

Я глянул на сломанный экран. Телефон, гнутый ровно в середине, весь в трещинах и больше не вибрирует. Даже не успел посмотреть, действительно ли это мама звонила, или кто ещё. Теперь остаётся только догадываться и решать, что делать дальше. Хотя и так всё понятно, но где силы на это взять? Спросить бы кого. Я уже у финиша, вот только не могу окончить начатое, что-то не так. И как-то одиноко, аж к земле гнёт. Зареветь хочется, а не могу. Слёзы застревают где-то у самых глаз, прячась и скрываясь от стыда. Стою и хнычу в тишину и пустоту. Свет горит только в запертой комнате, сам держу себя в полутьме.