На обочине мира

Я опускаю голову и смотрю на тыльную сторону ладоней. На руке у меня – следы смазанных чернил. Большую часть смыло морской водой, но мне это точно не привиделось. У меня на руке, явно написанные синими чернилами, проступают остатки каких-то цифр – код для фрирайдов. Я поднимаю руку, показывая его Мэнни. Мне не нужно даже ничего говорить. Он едва заметно кивает, и я знаю, что он меня понял. Тогда-то я и осознаю, что всё куда страннее, чем я могла бы представить.

Глава 22

Немного позже Джейкоб, соцработник из детского дома имени Уинстона Черчилля, приезжает забрать Мэнни, который всё это время был какой-то притихший, сидел с тёплым молоком на диване и не произнёс ни слова.

Уходит он тоже тихо, пробормотав:

– Спасибо.

Идя за Джейкобом к машине, он поворачивается ко мне. Многого Мэнни сказать не может, но его зелёные глаза встречаются с моими, и он спрашивает:

– Это же правда было, а?

– Ага.

Джейкоб нас слышит.

– Ещё бы этого не было, проклятье! Честное слово, Мэнни, ты не поверишь, сколько бланков мне теперь придётся заполнять. Садись в машину. О, и кстати говоря, полагаю, тебе ничего не известно про мою камеру, не так ли?..

Я сочувственно улыбаюсь Мэнни и закрываю дверь.

Изнутри доносится приглушённая ругань родителей.

– …всего-то пошёл в паб, посидеть немного в тишине и покое…

– …даже не начинай, Тед. Как ты можешь ходить по пабам, когда наши счета в таком состоянии, у меня просто в голове не укладывается…

Терпеть не могу слушать, как они грызутся. Иногда мне хочется, чтобы они начали кричать друг над друга, но такое редко бывает: всегда тихие голоса и отрывистые замечания. У бедной Алекс такой вид, будто её окунули в огромный чан с грустью. Видимо, на неё нашипели, потому что она должна была за мной присматривать.

Я не могу этого вынести. К тому времени, как мама с папой возвращаются в гостиную, я решаю всё им рассказать.

То есть буквально всё. Хуже ведь не станет, правда? У Моди на стене в мастерской висит картинка в рамке, на которой написано: «Три вещи нельзя скрыть: солнце, луну и истину».

Так что я вспоминаю об этом и говорю:

– Мам, пап – мне надо всё объяснить.

И я рассказываю им про Мэнни и кобаку, а потом про пещеру.

Рассказываю, как проснулась в своей комнате и как всё в этом новом мире было такое же, но немного другое. Летающие си-мобили, фрирайды, Академия Фрай…

– И войн у них нет! – говорю я. – Они посвятили изобретательность человечества тому, чтобы решать проблемы, а не создавать их. Это же так круто, правда?

Родные смотрят на меня с жалостью.

– Видите? – говорю я, приподнимая руку со следами чернил. – Это был код, который давал Мэнни доступ к фрирайдам. Он написал его мне на руке, чтобы я не забыла.

Я вижу, как они переглядываются. Понятно, что я или Мэнни могли бы написать это на моей руке где угодно, в любое время. И всё же меня радует, что Алекс наклоняется, чтобы посмотреть повнимательнее. Некоторое время она разглядывает надпись, а потом просто говорит:

– Хм-м.

Только это: «хм-м», что вообще-то ничего не выражает, но звучит в точности так же, как «хм-м» её тёзки, Алекса-мальчика.

– Моя одежда! – вспоминаю я. – То лаймово-зелёное худи. Раньше у меня такого не было! – Не успеваю я договорить, как уже понимаю: они подумают, что я могла взять его где угодно, скорее всего, у Мэнни. В конце концов, оно очень в его стиле.

А потом я рассказываю про школу; и про море синее синего; и как Дина Малик внезапно перестала быть злюкой; и как кобака ела банан; и про Вселенную Вне Войны; и про то, как мы с Мэнни вернулись в пещеру. Я не упоминаю лишь одно – единственное, для чего не могу подобрать слов, – пока не заканчиваю со всем остальным. А потом вроде как просто выпаливаю.

– И я познакомилась с братом, – говорю я.

Честное слово, вот что значит «атмосфера переменилась». До этого момента все смотрели на меня с недоумением, но каким-то тёплым, мягким, и теперь я понимаю, что это было.

Они притворялись, что верили мне.

Ну знаете: «Пусть Уилла треплется себе, не будем её осуждать. Так она успокоится, и мы, возможно, выясним, что там было на самом деле, а именно – вполне очевидно, – что этот негодник Мэнни заманил её в пещеру какого-то опасного спора ради».

И тут я упоминаю Алекса, и у меня немедленно появляется ощущение, что кто-то открыл окно, и в комнату ворвался холодный ветер.

Сначала мама, а за ней и папа с Алекс переводят взгляд на каминную полку и фото малыша Александра в серебряной рамке. А потом принимаются говорить, все разом.

– Уилла, милая… – печальным тоном начинает папа.

– Что ты несёшь такое? – насмешливо интересуется Алекс.

– Я с ним познакомилась. Он был жив – уже подросток, каким и мог бы теперь быть.

– Я думаю, ты сказала достаточно, Уилла, – холодно говорит мама. – С твоей стороны довольно жестоко придумывать такое…

– Ничего я не придумываю. Это правда…

Я собираюсь добавить «А ещё я познакомилась с дедушкой Норманом», но успеваю прикусить язык. Так я только хуже сделаю. По их лицам я вижу: они мне не поверят.