На один раз

— Месть — это намеренное причинение зла с целью отплатить за обиду, оскорбление, ущерб, — отчеканила Алекс как по учебнику.

— Давай я тебе кое-что объясню не из словаря, — Давид вытер руки, швырнул обратно на стол полотенце и сел на пятки. — Месть — это не для того, чтобы кого-то чему-то научить или наказать. Это бесполезно, и никого ничему не доказывает. Месть, девочка моя, — это удовольствие. Личное удовольствие, что-то вроде мастурбации. Мстить стоит только ради этого, ради наслаждения. Так что, если ты хотела использовать в этой роли меня — тоже нет, я не стану орудием возмездия.

Какое же красивое у него сейчас было лицо. Словно у древнего бога. Словно вырезанное из камня — благородное, умное, жёсткое.

— Нет, я же сказала, что не буду мстить отцу, Давид. Я просто хотела быть тебе полезной, помочь, — едва сдержалась Алекс, чтобы не коснуться его сосредоточенного лица, когда он потрогал пальцем, высох ли гель на её ноге и начал наматывать бинт.

— Будем считать, что я ответил. Спасибо, но я справлюсь сам. Это не твоя война, — ответил Давид, закрепляя край эластичного бинта. — Хотя думаю, у меня тоже есть для тебя кое-что интересное, чем я могу с тобой поделиться, когда придёт время, — он поднял глаза. — Есть ещё условия?

— Ты не приводишь своих баб в дом, в котором живу я, — ответила Алекс.

Глава 37

— Любопытно, — приподнял одну бровь Давид, поставив её ногу на пол. На нём вместо пострадавшей рубашки был тонкий тёмно-вишнёвый джемпер в цвет глаз, словно в его джипе можно найти всё, на все случаи жизни: бинт, гель, сменную одежду, зонтик, палатку. — Это что-то личное или просто дать приличиям?

— И то и другое, — размотала Саша с головы полотенце и, тряхнув головой, стала разбирать мокрые волосы руками.

— Дорогая, я не собираюсь показываться с тобой в обществе — никто не должен видеть твой растущий живот, особенно твоя семья, поэтому о приличиях говорить неуместно. А вот личное?.. — закончил он фразу так, словно сказал: я бы послушал.

— Моя мама, — ответила Алекс, — очень страдала из-за измен отца. Нас с ней даже отселили в бывший флигель для прислуги, чтобы он мог приводить своих… подруг в дом. Из-за этого мама начала пить, потом перешла на таблетки, потом на наркотики.

— Э-э-э… — смотрел Давид удивлённо.

«Чёрт, чёрт! Да что со мной? — запаниковала Саша. — При чём здесь вообще это? Измены, ревность. Мы же друг другу никто».

Она ждала очередную насмешку или нравоучение, но он вдруг нахмурился:

— Ты уверена, что дело было в этом? Причина, по которой твоя мать пила?

— А это разве не причина? Того, что он вёл себя как свинья недостаточно? — удивилась Алекс. — Раз за разом он разбивал ей сердце и плевал в душу. Она его любила, а он её — нет, — с сожалением развела она руками.

Ей не хотелось больше об этом говорить, особенно с Давидом, особенно сейчас, особенно после того, как узнала, что своей первой жене отец тоже изменял.

И Давид её услышал.

— Хорошо, в доме, где будешь жить ты, не будет других моих женщин, — легко согласился он.

О том, что её сердце больно сжалось от слов «других моих женщин», ему, конечно, знать было необязательно, но как Алекс самой научиться об этом не думать, и ничего подобного не чувствовать? Особенно если он всё время будет рядом.

— Почему тебя это удивило, когда я сказала про маму? — спросила она.

— Потому что у меня другая информация, — просто ответил Давид. — О том, как познакомились, поженились и жили твои родители. Хотя, конечно, двадцать с лишним лет назад, твой отец выглядел намного лучше, чем сейчас. Следил за собой, и безусловно, нравился женщинам, — он тяжело вздохнул.

Алекс посмотрела на него с любопытством.

Когда в банке она пыталась найти причину неприязни Давида к отцу, то наткнулась на любопытный документ — заявку на кредит, что подал когда-то никому не известный Давид Гросс в «КВ-банк». Ему отказали. Копия письма с формальной отпиской и личным росчерком отца тоже была подшита к делу. Саша подумала, что Давид счёл это оскорблением — ему очень нужны были деньги, у него был мощный грамотный бизнес-план (Саша прочитала от корки до корки и точно знала, что никто его не открывал, кроме неё), но юная компания «ТОР» не была крупным клиентом, поэтому от Давида Гросса отмахнулись. С его обострённым самолюбием он мог не простить такого отношения, и долгие годы ждать момента, чтобы отплатить Эдуарду Квятковскому тем же.

Но сейчас Алекс внезапно подумала: а не поссорились ли они с отцом давным-давно из-за бабы? В конце концов, когда отцу было ещё сорок, Давиду уже двадцать. Отец был как Давид сейчас, а значит, вполне мог конкурировать со смуглым двадцатилетним юношей. Смутило Сашу, что отец сказал: я первый раз слышу о Давиде Гроссе, но ведь ничего не мешало отцу соврать или забыть за столько лет, как наверняка он забыл про кредит. Он даже имени соперника мог и не знать, или высокомерно не спросить, особенно если оказался удачливее.

Женщина. У истоков всех бед стоит женщина, начиная с Евы. Не Алекс это придумала.