На один раз

Сидя сейчас в машине, Давид усмехнулся. Кто бы мог подумать, что больше всего в жизни старый хрыч дорожит не сыном, не дочерью, не банком, не своей репутацией — а кучей дырявых бочек, в которых настаивал свой сивушный бурбон.

Он сцепил зубы. А ведь когда-то на той плодородной земле, что Квятковский превратил в убогие кукурузные поля, женщина, что оставила неизгладимый след в сердце Давида, мечтала выращивать розы и виноград. Самые красивые розы, какие только можно вырастить в их климате. И редкий виноград, из которого будет вино с самым изысканным букетом, какой только можно вообразить.

Какой злой рок заставил её обратиться к помощи юриста Эдуарда Квятковского, чтобы узаконить своё право на землю, знал только бог. Но провидение их свело, и вот чем это закончилось.

Ещё не закончилось. Давид не клялся, что заберёт у Квятковского самое дорогое, что у него есть, также как он отобрал самого дорогое у Давида — женщину, чью смерть он не смог пережить до сих пор, и дом, что считал своим местом силы, скорее наоборот, она просила этого не делать, но Давид хотел не для неё, для себя — забрать у Квятковского самое дорогое и получить удовольствие. Вот только не сразу разобрался чем больше всего дорожит отец Алекс.

— Проваливай к чёрту, Давид Гросс! — тряс головой Эдуард Квятковский, словно у него вот-вот случится припадок. — Ты ничего не получишь. А попробуешь снова — пожалеешь.

Его руки ходили ходуном. На столе, за который банкир ухватился, тряслись канцелярский набор и рамки с фотографиями. Мелко постукивал по столешнице футляр очков. Два его подбородка и массивный живот тоже подрагивали. Лицо налилось кровью.

— Я не отступлю, господин Квятковский, — холодно сказал Давид. — Не сдамся и не пойду на попятную, пока не раздавлю тебя, как напившегося крови клопа. И даже не надейся, что мне не хватит сил, — в тишине кабинета под громкое тиканье часов прозвучали его слова.

— Я ничего тебе не должен, — схватился за ворот рубашки Квятковский, принялся возиться с галстуком, потом рванул.

— Ошибаешься. Должен, — упрямо возразил Давид, глядя на эту суетливую возню.

— Я получил эту землю законно, — взвизгнул Квятковский по-бабски.

— А я законно её у тебя отниму.

— Ты не посмеешь, — прохрипел тот.

— Уже посмел, — ответил Давид, выходя и сказал топчущемуся за дверью секретарю: — Вызовите скорую. Похоже, у вашего хозяина сердечный приступ.

Тогда Давид не знал, что у Квятковского уже был план, и для Давида этот раунд будет проигран. Возможно, именно он подтолкнул отца Алекс к тому, чтобы как балласт он сбросил с тонущего корабля дочь. Но именно потому, что Квятковкий в этом раунде победил, и его корабль ещё был на плаву, странная выходка с поджогом завода выглядела нелогично. Нелепо, глупо, абсурдно.

Что он хотел ему сказать: «Начнёшь снова — будет хуже?» Но это как подпалить хвост спящему тигру — только разозлить.

Или Алекс ему наврала? И её отец прекрасно знал, что она беременна и от кого, поэтому решил, что может глумиться сколько угодно, вот так показательно, нагло, потому что тигр в клетке, а ключ у Квятковского в кармане.

— Чёрт бы тебя побрал! — сказал он, не имея в виду никого конкретно, разве что провидение, или что там, пресловутый злой рок, что свёл для него клином белый свет не на любой другой умной красивой стройной девице, а именно на дочери его злейшего врага — Александре Квятковской.

Давид стоял на вертолётной площадке, когда приземлился вертолёт. С ней.

Глава 40

Михаил, забрав Алекс, часть пути должен был проехать на машине, а затем пересесть в вертолёт. Так они и сделали.

Ветер от винтов рвал с Давида одежду, трепал волосы, вырывал из рук букет, но он стоял, не двигаясь, словно врос ногами в землю. Вернее, в бетон площадки на крыше многоэтажного медицинского центра, где обычно садились машины санитарной авиации, но для Давида сделали исключение.

Позади него стоял открытый санитарный лифт. Обычно в него прямо с борта принимали каталки с пациентами бригады врачей, но такое случалось не так часто, как показывают в фильмах — Давид никогда бы себе не позволил поставить прихоть выше нужд больных людей.

Первым вышел Михаил, подал руку Алекс.

Наконец, стало тихо — они вошли в лифт, двери закрылись.

— Это мне? — удивилась она, когда Давид протянул букет.

— Ну, не Мишке же, — усмехнулся он, оценив богатырскую фигуру водителя позади девушки.

Он мог бы добавить, что это всего лишь маленькая компенсация за её разочарование, когда она подумала, что он привёз ей подарок, а в пакете был всего лишь тест на беременность, но не стал.

— Спасибо! — зарылась она носом в цветы.

Давид был уверен, что эти розы не пахнут. Стройные, голенастые, с белыми бутонами, в их селекции заботились о внешнем виде, пренебрегая запахом, Давид знал точно. Но всё равно это было чертовски приятно видеть, как её маленький носик в конопушках втягивает запах, видимо, целлофана.

— Не думала, что для жилья ты выберешь сторожевую башню. Я не рассмотрела: там ров с водой? Или бегающие по периметру львы? — как обычно, мило язвила она.

Давид усмехнулся.

— Это клиника, детка.