На один раз

Умылась, причесала волосы, припудрила нос, сосчитала до верности до десяти, прежде чем открыть дверь — нет, её гнева он не увидит, не дождётся! — и спустилась.

Можно сказать, к финалу представления, что разыгралось в столовой.

Глава 43

— Галя, зачем? — метался по кухне Давид. — Зачем ты рассказала? Я же просил!

— Давидушка, да что я там рассказала, — то протягивала к нему, то снова прижимала к себе руки Галина Ильинична. Она, видимо, сама ему с порога и призналась, что проболталась. — Ничего такого, что могло бы тебе навредить, то ж всё далёкое прошлое.

— Юра, ну а ты куда смотрел?

— Так я что? — мял тот в руках кепку, в которой работал в саду. — Я ж только пришёл, они тут сами. О чём хотят о том и болтают. Бабы ж.

— Бабы? — развёл руками Давид. — Словно это всё оправдывает.

— Ну так, а разве ж нет? Да мало ли они что промеж собой болтают. Всё пустое.

— Пустое? — опять повторил Давид. — И про Надю рассказала?

— Про Надю? — переспросила женщина, задумалась. — Ну, вроде что-то и сказала, но не всё.

— Не всё? — покачал головой Давид и остановился. — А знаешь, кому ты рассказала про Надю.

— Ну как… — смутилась она не понимая.

Алекс, что уже дошла до середины лестницы, остановилась.

— Сашеньке, — ответила Галина Ильинична.

— Сашеньке! — всё в той же язвительной манере повторил Давид. — Не Сашеньке, Галя, а Александре Квятковской. Александре Эдуардовне Квятковской.

Женщина вздрогнула и в ужасе прижала руки к груди.

— Как? — прохрипела она и, наверное, осела бы на пол, если бы муж не подставил ей стул. — Как Квятковской?

Саша, ничего не понимая, сделала ещё шаг вниз. И тут все повернулись к ней.

Когда она стояла голой в полном людей офисе Давида Гросса, ей не было так неловко. А здесь, когда два человека, которые несколько недель относились к ней лучше, чем к дочери, с теплотой, заботой и любовью, теперь смотрели на неё с ненавистью, Саша почувствовала, словно с неё содрали кожу.

«За что? В чём я провинилась? — не понимала она. — Как всего лишь фамилия может вызывать у людей такую неприязнь, враждебность, отвращение?»

— Так ты Квятковская? — покачала головой Галина Ильинична, осматривая её с головы до ног так, словно в Сашу внезапно вселился демон. Или, наоборот, они все стали одержимы.

— Давид, я… — закрыла она руками живот, защищая малыша, словно хотела, чтобы он ничего этого не слышал и не видел. Чтобы его не касались их злые взгляды. — Я ничего не понимаю. В чём меня обвиняют?

— Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, — усмехнулся он. — Как же я люблю эту твою наивность, невинное выражение лица и напускную святость. Ну ангел, а не женщина.

Саша проглотила его очередное оскорбление. Не потому, что не знала, что ответить. Наоборот, слишком хорошо знала, чем ответит он. Какие аргументы приведёт. Предстать перед людьми, которые до этого момента хорошо к ней относились, в образе шлюхи, что пришла в офис Давида предложить себя за помилование брата, было выше её сил.

Она попятилась к лестнице. Потом бегом поднялась и забаррикадировалась в своей комнате. Заперла двери. Задёрнула шторы. С силой захлопнула ноутбук, на экране которого до сих пор висело фото Давида с двумя вцепившегося в него мальчишками и рыжеволосой стервой рядом. Раскрыла на кровати чемодан и стала сбрасывать в него вещи.

Наверное, ей бы сейчас самое время заплакать. Но она не могла. Чёртов Давид Гросс был прав: она была наивной доверчивой дурой, которая думала, что мужчина — этот тот, кто защитит. Но её использовал отец, использовал брат, и тот, в кого она поверила, тоже использовал. Просто использовал.

На неё словно обрушилась реальность, которую с самого рождения она умудрялась игнорировать. Прятаться в книжках про смелых рыцарей, в мечтах о благородных принцах, игнорировать всё, что ей было неприятно и жить в придуманном мире, который лучше настоящего.

В этом придуманном мире мама безответно любила отца. В её нарисованном розовыми красками мире отец верил в Сашу, просто ей надо проявить себя. В этом чудесном мире её брат был заботливым и добрым, а его злость и раздражительность напускными. Её парень в том сказочном мире восхищался её начитанностью и кругозором, а не хотел залезть ей в трусы при первом удобном случае и запустить руку в карман с отцовскими деньгами, а её подруга была самой лучшей, преданной, независтливой, и никогда не спала с её сраным парнем. И, конечно, он её первый мужчина — самый лучший, единственный и неповторимый, а не тот, кто назвал её шлюхой и жестоко трахнул на рабочем столе, как кусок мяса.

«Алё, Саша! Проснись!» — кто-то словно пощёлкал пальцами у неё перед глазами.

Оглянись. Всё не такое, каким тебе казалось.

Конечно, она до сих пор могла бы жить в этом призрачном мире, где не умела за себя постоять, но реальность такова, что скоро она станет матерью. И обязана защищать, заботиться и бороться за своего ребёнка.

— Мы справимся, — прижав руку к животу, пообещала она крошечной жизни, что росла внутри неё. — Я справлюсь.