На один раз

Это был сумасшедший месяц. Сумасшедший, беспокойный, просто рекордный по количеству встреч, сделок, переговоров. Давид мотался как челнок по стране, по миру, в одном Китае побывал пять раз. Пять раз мучился джетлагом, пять раз страдал невыносимой головной болью, но чёртов контракт всё же заключил. Чёртов многомиллионный контракт, из-за которого плохо спал весь год, бесконечно что-то переделывал, шёл на какие-то уступки, отвергал какие-то поправки. В итоге всё это показалось ему таким бессмысленным, что он плюнул — тут контракт и подписали.

В офисе что-то там праздновали, срывались пробки с шампанского, резался заказанный к случаю торт, аналитики считали рейтинг компании, скакнувший вверх на хреналион очков. Давид скупо всех поздравил и поехал на день рождения к ребёнку.

Он ожидал увидеть детский праздник, а в результате словно попал на собственные смотрины.

Лина, сияющая и загадочная, принимала поздравления шёпотом, словно это какая-то тайна — пятый день рождения её второго ребёнка. Также шёпотом многозначительно благодарила. Давиду задавали странные вопросы, смысл которых был ему непонятен: «Каково это — скрывать своего ребёнка?», «А где вы будете жить?», «А дети знают?»

Давид пугался, думая, что этим дамочкам, часть которых, как он подозревал, были известными блогершами, стало известно про Алекс. Потом злился, что это представление было устроено для них, а не для ребёнка. Пытался скрыться среди детей — в единственном месте, где он по-настоящему радовался, бегая наравне с мальчишками. Но его и там находили, куда-то тащили, чем-то поили-кормили, что-то опять спрашивали.

Чёртов многочасовой перелёт, бессонная ночь, трудный день — Давид едва держался на ногах, но Давид Младший ждал, он не мог его подвести.

В конце концов, ему удалось увести Лину в отдельную комнату в их большом доме и задать вопрос, который мучил его весь вечер:

— Лина, что происходит?

Глава 47

— Забудь, — беззаботно отмахнулась она.

— Насколько я понял, все эти дамы думают, что Давид Младший — мой сын и ты всячески поддерживаешь эту иллюзию.

— Ты ошибаешься, — улыбнулась она и, страстно выдохнув, провела по лицу Давида ладонью. — Все эти дамы думают, что оба моих сына — твои.

— Ты с ума сошла? — убрал Давид её руку. С трудом сдержался, чтобы не отбросить, как ядовитую змею, но вышло всё равно грубо.

— Видишь ли, Дэйв, — цинично заявила она. Дэйв его звали только зарубежные партнёры (так имя читалось в транскрипции), и Кирилл, его ныне покойный друг, муж Ангелины, отец Арсения и Давида Младшего. — Быть верной женой Кирилла мне не приносит никаких очков. Он умер. Он никому больше не нужен и неинтересен. А вот миф, что мы с тобой любовники, более того — давно настолько, что это твои дети — возносит меня на пирамиду пищевой цепи, где питаются сплетнями, знаменитостями и скандалами. А тут сразу и то, и другое, и третье.

— Прости, а что дальше? — скривился Давид и потёр виски. Если его не вырубило после стакана минералки, то доконает эта сомнительная логика.

— Ну, если ты мне подыграешь, то я пройдусь по самым топовым ток-шоу, заработаю имя и неплохие бабки, а потом всё это само собой сойдёт на нет.

— У меня два вопроса. — Как бы невыносимо ни болела голова, мозг работал. — Тебе не хватает денег? Я перечисляю тебе в месяц фантастическую сумму, на которую можно не только безбедно жить нигде не работая, но и откладывать детям на престижное образование, ездить с ними по миру, вкладывать в их развитие и не обделять себя ни хорошей едой, ни шмотками.

— Ну да, я живу с твоей подачки. И это легко подтвердить документально, что так любят журналисты, а значит, только поддерживает мою легенду, что платишь ты нам не просто так, не в память о подлом убиенном друге-наркомане, а вкладываешь в своих детей.

— Боже, какой бред, — ужаснулся Давид.

— Лучше скажи, какой второй вопрос, — хмыкнула Лина.

Обласкать Давида она больше не пыталась. Открыв окно, закурила.

— Как это отразится на твоих детях, ты подумала?

— А что дети? — выпустила струю дыма в окно Лина.

— Может, Давид Младший ещё маленький, ничего не поймёт, но Арсению восемь, он всё слышит, видит, наверняка чувствует интерес, что к нему проявляют, потому что он… — Давид покачал головой, в ней не укладывалось: — Сын Давида Гросса.

— Думаю, ему это льстит, — равнодушно пожала плечами Лина.

— Льстит? — покачал головой Давид. — Лина, я не его отец. И не отец Младшего. Это неправда.

— И что? — хмыкнула она. — Сейчас такая жизнь, в неправду верят лучше, чем в правду.

— Нет, — категорично покачал он головой. — Ты должна это прекратить. Немедленно. И не марать имя Кирилла в этой грязи.

— Ещё скажи, светлое имя Кирилла, — хмыкнула она.

— Для тебя — да. Он никогда тебе не изменял. Всегда думал о тебе и детях. А всю ту херню, что творил, так тоже ради вас.

— Да брось, Дэйв, — скривилась она, словно лизнула лимон. — Вся эта херня была ради бабок.

— А не ты ли их требовала? Всё больше и больше?