На осколках разбитых надежд (СИ)

Все это время Урсула и русские работницы почти не разговаривали, только по необходимости во время работы. Словно опасались друг друга. И конечно, Лена перестала ходить в город. Временно, как заметила Биргит, когда давала свое разрешение. Дело было не только в ссадинах. Все следы на коже затянулись, не оставив даже шрамов. Кроме тех, что начинали постепенно затягиваться в душе Лены в дополнение к уже имеющимся рубцам. Иногда ночами ее мучили кошмары, где на нее снова и снова наваливался немец с холодными бесцветными глазами, а во время прогулок в парке с собаками казалось, что за ней следят из-за деревьев. И еще Лена не могла не чувствовать волнение, когда Штефан или Войтек оказывались рядом с ней. Она чувствовала смутную тревогу в их присутствии и неосознанный страх, что они могут сделать ей что-то плохое, хотя, конечно же, это было не так.

Зазеленела первая листва в парке, стали распускаться первые цветы, наполняя своим дивным ароматом воздух. Начали готовиться к пасхальным праздникам — убирались в комнатах, мыли стекла окон до блеска, проветривали замок, наполняя каждое помещение свежим весенним воздухом. Баронессе эта суета действовала на нервы, как она часто жаловалась брату, и в итоге, не сумев уговорить Иоганна присоединиться к ней в поездке, она решилась ехать в одиночестве.

— Это так глупо с твоей стороны, Ханке, — корила она мягко брата. — Ты мог бы помочь мне наладить разрушенные мосты. Нам нужны связи твоего друга — в Германии слишком опасно оставлять капиталы и антиквариат. Нужно найти каналы, как перевести часть нашего состояния в Швейцарию, пока Гитлер не решил закрыть границу. Или пока томми не превратили в камни и пыль нашу берлинскую виллу. Слава Богу, замок все еще не попал под налеты!

Лена в тот момент мыла окна на втором этаже, прямо рядом с балконом, где расположились в лучах весеннего солнца немцы, и слышала поневоле каждое слово.

— Я напишу Генриху через Красный крест. Я уверен, он не откажет в помощи, — заверил Иоганн баронессу. Он немного помолчал, а затем спросил со странной интонацией в голосе. — Ты думаешь, что нам следует это сделать? Значит, все так плохо?..

— Я не знаю, — ответила ему баронесса. — Я не уверена ни в чем сейчас, кроме того, что война слишком затянулась. Вспомни, что нам обещали. Полгода, и Москва станет одним из городов-центров рейхскомиссариатов. Год — и Британия будет вынуждена искать мир на наших условиях. И во что это вылилось сейчас? В Берлине все больше и больше калек, вернувшихся с Восточного фронта. Они твердят как один, что война с Россией — это путь в бездну. Говорят, что русские словно спартанцы — предпочитают умереть, чем сдаться, и даже умирая, стараются забрать с собой как можно больше немцев. Если ты вспомнишь, Советы огромная страна, и я не думаю, что мы дождемся того дня, когда у Сталина закончатся люди. Подумать только! Мы взяли всю Европу в свои руки, но не можем справиться с азиатами! И пусть Гиммлер затыкает рты бедняков бесплатной пшеницей из России, люди начинают понимать, что лучше живые близкие рядом, чем продукты и товары из далекого Восточного рейхскомиссариата. Боже правый, Ритц был прав! Империи всегда терпят крах, когда стараются съесть больше земель, чем положено здравым смыслом… Ах, поскорей бы здравый смысл возобладал в Германии, и мы заключили мир с Британией и Америкой! Тогда бы, без войны на два фронта, мы бы легко разбили коммунистов! И Ритц бы вернулся домой… Я уже почти не помню жизни без войны. Словно мы всегда воевали, а я родила не сына себе, а солдата Германии.

— Разве это не так? — мягко заметил Иоганн. — Разве не ты говорила, что ради великого будущего готова пожертвовать всем?

— Только не Ритци! Что ты говоришь, Ханке! — возмутилась баронесса. — И потом — великое будущее кануло в Лету. Каждый спасает то, что может. И я приложу все усилия, чтобы спасти свое. Я сделаю все для этого! И пожертвую всем…

За несколько дней до праздника дня рождения фюрера баронесса действительно собралась в дорогу. Словно желая особо досадить нацистам и испортить Гитлеру праздник союзники участили налеты, разделившись — по ночам бомбили англичане, а днем прилетали американцы. Иоганн нервничал из-за ярких полотнищ флага, которыми украсили фасад замка, опасаясь, что Розенбург стал так заметен для вражеских летчиков. Но снять их было нельзя, не получив в ответ подозрения в предубеждении против фюрера и нации.

— Не забудь телеграфировать мне, как доберешься до места, Анне, — напутствовал он сестру взволнованно. — Ты же знаешь, томми и янки любят бомбить железную дорогу. Я буду переживать за тебя, дорогая…

— Обещаю, Ханке, — улыбнулась баронесса, поправляя и без того идеально сидящую на ее голове бархатную шляпку-таблетку. — И ты мне телеграфируй, как только получишь новости от Ритци. Давно мы не получали от него новостей. Я схожу с ума всякий раз, когда получаю свежие газеты и просматриваю траурные колонки.

— Анне, — поморщился недовольно Иоганн. — Какие глупости! Ты же знаешь, что некрологи не появляются без согласия семьи.