На осколках разбитых надежд (СИ)

— Дай Бог, чтобы мы никогда не узнали об этом, — отрезала баронесса. И впервые за все время Лена была согласна с ее словами.

Глава 27

Рихард приехал совсем неожиданно, чем едва не вызвал приступ у Биргит, не успевшей подготовить комнаты к его прибытию. В то воскресное утро в Германии праздновали Пасху. Всю Страстную неделю дом чистили и намывали до блеска, несмотря на то, что из хозяев в замке остался только Иоганн, не бывавший нигде, кроме своих комнат. А в субботу занимались готовкой — по обычаю варили куриный суп и пекли сладкое печенье для Пасхального воскресенья.

В Розенбурге до сих пор помнили то голодное время двадцать лет назад, когда у многих местных эти суп и булка были единственным источником пропитания в праздник. Лена с удивлением узнала, что в Германии тогда было совсем не сладко, и семья фон Ренбек пару лет подряд на Пасху и Рождество устраивала в замке бесплатные обеды. Биргит до сих пор ворчала, что семье фон Ренбек не стоило быть такими милосердными.

— Ставлю последний пфенниг, что не будь войны и карточной системы, господин Иоганн с большим удовольствием угощал бы каждого и сегодня, — жаловалась она Айке.

— Не нам судить, фрау Биргит, — качала головой Айке, мешая тесто. — Не нам судить. Раз господа хотят, то нужно делать. Да и день-то какой! Благостный день. Грех не помочь страждущему. Господь рад только будет такой милости.

— Что-то он сам к нам не очень милостив, — проворчала Биргит. — Было бы иначе, русских раздавили бы сразу же, а не застряли бы на их земле на годы, — и тут же сорвала свое недовольство на русских, которые были в кухне и помогали со стряпней: — Эй, Лена, ты заснула, что ли, над картофелем? Быстрее чисти! И срезай кожуру потоньше. Совсем разленилась…

Утром воскресенья все обитатели замка собрались в городской храм. Даже Катя, к удивлению Лены, обрадовалась позволению Биргит посетить пасхальную службу. Лена и прежде замечала за подругой несвойственную для советской девушки религиозность, но молчала. В конце концов Катя жила в селе, а именно в селах было сложно искоренить эти предрассудки, как рассказывал секретарь комсомольского комитета в их училище. Но одно дело, когда в эти предрассудки верят старые бабки, и совсем другое, когда молодая девушка, ровесница Лены, одурманена этим религиозным ядом.

— Ты могла бы остаться со мной в Розенбурге, — уговаривала Лена подругу. — Подумай, на несколько часов мы бы остались совсем одни!

Но Катя была непреклонна. Для нее стало настоящим подарком предложение Биргит посетить церковь, и она так и светилась от счастья. Уговорить ее переменить решение было совершенно невозможно, и Лена оставила попытки.

Правда сначала все едва не обернулось против Лены. Биргит была встревожена тем, что русская работница наотрез отказалась идти на службу. Ведь это означало, что она останется совершенно одна в замке, и мало ли что придет ей в голову. Поэтому немка хотела запереть Лену в холодном погребе или в комнате на третьем этаже («впрочем, пусть будет погреб — так надежнее!»). Только твердое вмешательство Иоганна оставило перепуганную Лену на свободе.

— В такой святой праздник грех кого-то запирать, — отрезал он твердо. — Если боишься, что сбежит, просто забери с собой ее документы. Без бумаг она даже за границы земли не уйдет. Первый же шупо заберет в участок. Да я думаю, что и у самой Лены до сих пор нет желания уходить из Розенбурга, верно, Воробушек?

Лена действительно до сегодняшнего дня так и не нашла в себе смелости выходить в город, как делала это прежде. Даже в сопровождении Айке или Войтека. Ей почему-то казалось, что здесь, в замке и его окрестностях, она словно за невидимой чертой, укрытая от всего плохого. А стоит только выйти, как ее сразу же обвинят в смерти Шнеемана и повесят. Так что Лена по-прежнему уговаривала Биргит занимать ее какой угодно работой, только не отправлять за покупками за пределы имения. Она понимала, что подводит тем самым Войтека и незнакомого ей шпиона томми, но ничего поделать со своим страхом не могла.

Как не могла заставить себя написать Рихарду. Прошел уже почти месяц, как Лена столкнулась в лесу с шупо, но несмотря на это, время ничего не исправило. Написать для нее означало притвориться, что ничего не было, ведь правду никак не изложить в строках. Да и как бы она написала об этом, помня о цензуре, которую сейчас проходила вся почтовая корреспонденция? И Лена молчала, надеясь, что Рихард спишет ее молчание на перебои с почтой. Она полагала, что у нее еще есть время все хорошенько обдумать и решить, что сказать Рихарду, чтобы не выдать себя. И не потерять его. Потому что потерять Рихарда для Лены означало… нет, даже думать об этом было страшно! Вот и молчала. Только отрицательно качала головой всякий раз, когда Руди шепотом спрашивал, есть ли у нее что-то, что он должен отнести на почту, и притворялась, что не видит разочарованный взгляд мальчика, не понимавшего, почему она так поступает с Рихардом, приславшим уже два письма.