На осколках разбитых надежд (СИ)

— Довольно, — медленно сказал Геринг. Он по-прежнему пытался выглядеть суровым, но его глаза выдали, насколько ему приятна лесть сейчас. — Довольно, господин майор, мне все ясно уже. Вы понимаете, что признаетесь мне сейчас в преступлении против идеалов рейха? Вы осознаете, чем вам грозит эта история? Даже если я забуду о ней, вмешавшись в это дело и оказав вам содействие, собаки Гиммлера непременно вцепятся в нее своими зубами. Сейчас как никогда положение люфтваффе шатко в глазах фюрера, и они не преминут утопить кого-нибудь из рядов моих людей. И я хочу сказать сразу, что не буду вмешиваться, если они захотят вашей крови, господин майор. Несмотря ни на ваши заслуги перед страной, ни на наше личное знакомство и мою дружбу с умершим фон Кестлин. Вы понимаете это? Понимаете, что ждет вас? Откажитесь от вашей затеи. Пока есть время. Я прикажу пересмотреть результаты заключения, и по перекомиссии вы отправитесь на фронт. Но по-прежнему как герой Германии, а не как осужденный военным трибуналом в штрафную эскадрилью. И это в лучшем случае. Потому что сейчас даже сыновья генералов попадают в исправительный лагерь за свои преступления против рейха. Поэтому я не могу не спросить вас — вы уверены, что хотите этого? Что готовы так рисковать своей жизнью?

Она была маленькой и хрупкой. Он вспомнил, какими тонкими были ее запястья, и каким грациозным, почти воздушным было тело. Она не выживет в тюрьме долго. Он обязан сделать хоть что-нибудь, чтобы вытащить ее. Он чувствовал ответственность за нее. В тот день, когда взял ее невинность, он принял на себя обязательства за ее судьбу.

— Да, я уверен.

— Ваша жизнь принадлежит Германии! И это совсем не та ценность, которую стоит обменивать на жизнь какой-то русской! — вдруг вспылил Геринг на какие-то секунды, хлопнув по столу ладонью, но его гнев тут же погас при ответе Рихарда.

— Это та самая ценность, которую стоит обменивать другую жизнь.

Он произнес это без раздумий и твердо, как говорят всем известную истину, и смело встретил прямой взгляд рейхсмаршала, в котором ярость спустя мгновение растаяла без следа. Теперь Рихард не мог понять, о чем думает Геринг, рассматривая его пристально какое-то время.

— Так безрассудно, но благородно поступать можем только мы, немцы, потомки великих рыцарей! — хлопнул в ладони вдруг рейхсмаршал, блеснув кольцами на пальцах. — Что ж, я помогу вам. Но у меня есть условие. Если все обойдется, и собаки Гиммлера не вцепятся в вашу глотку после, вы уберете свою русскую после того, как вытащите из лагеря, куда угодно, но как можно дальше. И вам придется обратиться в «Союз немецких девушек», с просьбой подыскать супругу-арийку. Думаю, это успокоит собак СД хотя бы частично. Вы должны быть выше всех подозрений с этих пор. Вы понимаете?

— Я сделаю это.

Рихард сейчас был готов пообещать даже достать луну с неба, если бы от него потребовали. И более того — сделал бы все, чтобы исполнить это обещание. Только бы вытащить Ленхен из лагеря.

— Теперь я понимаю, почему вы получили свое прозвище «Безумный барон», — произнес после короткой паузы Геринг. — Прийти с такой просьбой ко мне… Вам повезло, что я не такой педант, как Гиммлер. Во мне бьется сердце немецкого рыцаря! Да, именно так!

Геринг вдруг резко поднялся на ноги и приложил руку к груди, на какую-то секунду перепутав стороны. И только теперь, приглядевшись пристальнее к румянцу на щеках рейхсмаршала, который яркими пятнами алел на фоне белоснежного кителя, прислушавшись к его чуть сбивающейся речи, Рихард понял, что Геринг не совсем трезв сейчас. Да, его движения были твердыми, поступь прямой, и не было запаха алкоголя, но резкая смена настроения — от ярости к спокойному рассуждению, от бурного негодования к экзальтированной радости — говорила о том, что рассудок рейхсмаршала замутнен, а чувства преувеличены. Рихард вспомнил о слухах, которые услышал впервые в Каринхалле, когда на вечеринке после получения Рыцарского креста увидел Геринга с нарумяненным как у кокотки лицом и подведенными черным глазами. Тогда он слишком бурно реагировал на все происходящее, впадая в крайности — от безудержного веселья до гнева на то, что не подали вовремя напитки. В Берлине и в кругах командования люфтваффе поговаривали, что лечение от давней зависимости, развившейся после ранения, не помогло, и после долгого перерыва рейхсмаршал снова начал злоупотреблять средствами для подавления боли от старой раны[102].