На осколках разбитых надежд (СИ)

К удивлению Рихарда, сверток с одеждой и флаконом духов лежал на том же самом месте, где был оставлен — под запасным колесом. Он нашел его без труда, когда вернулся в гараж виллы, подтверждая вчерашнее воспоминание. Одежда сохранила запах кожи Ленхен, и он с трудом удержался, чтобы не поднести к лицу платье и вдохнуть этот почти позабытый аромат — смеси запаха мыла и кожи. Испугался на миг, что это сделает дыру в его душе еще больше. И зачем только ему попалась вчера эта фройлян с этими знакомыми духами?

Какого черта Ленхен тогда осталась в Розенбурге? Вряд ли из-за него — ведь за эти два месяца она не написала ему ни строчки. Разве так ведут себя, когда хотят вернуть былое расположение? Значит, что-то другое задержало ее в Розенбурге, но что именно? Ведь у нее были все возможности скрыться сразу же после того, как взяли связного. У нее была на руках не только кенкарта, но и райспасс. Он оставил ей карточки на питание и три тысячи марок — крупная сумма денег на сегодняшний день.

А потом вдруг Рихард вспомнил, что ему рассказывали о побеге поляка из Розенбурга. Тот угнал «опель» со станции, где Рихард оставил автомобиль. Значит, документы и деньги попали либо в руки поляка, либо их нашло гестапо при обыске, который провели перед тем, как вернуть «опель» владельцам. Последняя для Лены возможность сбежать исчезла вместе с поляком. Вот почему она оставалась в Розенбурге.

И никакой сентиментальности, чистой воды прагматизм…

Рихард признавал разумом, что наказание, которое Лена несла сейчас в каком-то исправительном лагере, было совершенно заслуженным. Она участвовала в покушении на высокопоставленного офицера СС и в других диверсиях против рейха, шпионила в пользу Англии, выведывая у него данные. Но сердце никак не успокаивалось, все ныло и ныло в груди. До сих пор не желало верить очевидным фактам, как требовал того разум. Наверное, поэтому он вдруг решился на то, что никогда не пришло бы в голову прежде…

Уже через пару дней Рихарда вызвали на прием к Герингу. Он ждал этого вызова как школьники ждут экзамена, и сейчас чувствовал, что у него даже ладони потеют от волнения. Он не любил привлекать для решения вопросов связи и особенно «скакать через головы». Ему казалось, что это не совсем верно. Но иначе просто не мог, потому что знал — если этот вопрос не решит рейхсмаршал, то ему никогда уже не будет суждено подняться в небо.

Рихарда не сразу приняли. Адъютант сверился со списком посещений и указал на диван в приемной, извинившись за задержку — утром совещание затянулось дольше запланированного, потому весь график сдвинулся. Рихарду пришлось скучать в приемной более часа, прежде чем его пригласили в кабинет предстать перед рейхсмаршалом. Геринг выглядел энергичным и радостным, несмотря на то что уже успел отработать почти весь день. Он еще раз принес свои соболезнования по случаю смерти дяди Рихарда (от Геринга в день кремации пришла телеграмма за личной подписью), а потом стал вспоминать, как они служили в эскадрилье, и каким хорошим товарищем был Генрих фон Кестлин. Рихарду это показалось хорошим знаком — все шло к тому, что он выйдет из этого кабинета чуть ли не прямиком на фронт. И он хотел бы вернуться именно на Западный фронт, чтобы вступать в схватку с томми и янки. С русскими Рихард по-прежнему не хотел воевать, чувствуя странное ощущение вины и собственной неправоты. А еще недовольства собой за эту слабость.

Чувство к русской сделало его слабым. Но он всегда полагал, что эта слабость проявлялась рядом с ней. Он ошибался. Эта слабость по-прежнему сидела где-то в глубине его души.

Рихард посмотрел на рейхсмаршала и вдруг вспомнил, что говорили о Геринге, помимо слухов о его стремлении к роскоши и невероятных размеров самолюбования, которые так любили высмеивать порой со сцены кабаре украдкой от ушей гестапо. «Второй человек после Гитлера в рейхе», так называли его до недавних пор. Такой же всемогущий, как и сам фюрер. Для него не существовало слова «Нет», никто и никогда не посмел бы отказать ему.

— Значит, вы пришли ко мне с просьбой, господин майор, — произнес Геринг тем временем, вставая из-за стола и направляясь к шкафчику, где за створками скрывался бар. — Позвольте я угадаю, с какой…