На осколках разбитых надежд (СИ)

— Не уверена, что вы часто виделись с тех пор, как началась война в тридцать девятом, — резко говорила она. — Сколько времени вы провели за эти годы, если посчитать дни? Месяц? Два? Я лично считаю, что я потеряла Вилли, как только началась польская кампания, а не в сорок втором в России. Поэтому, наверное, извещение о том, что он пропал без вести, приняла легче, чем должно быть. Я стала забывать его еще раньше. Ставлю сотню марок, ты и лицо своего помнишь только потому, что у тебя есть карточка.

Ильзе замолчала задумчиво после этих слов, словно что-то свое обдумывала сейчас. Только крышкой портсигара щелкала в такт своим мыслям. А потом вздохнула и бросила:

— Ладно, хватит об этом. Обед заканчивается, нужно в редакцию возвращаться. У меня только одна просьба будет — не говори Гизбрехтам ничего из того, что я сказала о Вилли. Они все еще надеются, что он вернется. Мать всегда будет верить, что ее сын жив. А он мертв. Я знаю это, чувствую. Почти все отпускники с Восточного говорили, что если это случилось, если пропал на фронте в России, значит, все, значит конец. Никогда не вернешься из этой проклятой страны. Но не говори герру и фрау Гизбрехтам о том, что я… что я уже не жду его. Обо всех этих вечеринках и посиделках в баре. Я бы не хотела, чтобы они знали. Я хочу, чтобы они думали, что я как истинная подруга солдата рейха всегда буду верна Вилли.

Может быть, в словах Ильзе была толика правоты. А может, она так просто прикрывала собственные чувства горя и потери. Но Лена в очередной раз убедилась, что они совершенно разные. Да, если сосчитать дни, которые они с Рихардом провели вместе, их было слишком мало. Кто-то скажет, что невозможно полюбить за такое количество дней, и все-таки будет неправ. Потому что Лене не нужна была карточка, чтобы помнить о Рихарде. Он проник куда-то так глубоко внутрь нее, что порой даже мельчайшие детали напоминали о нем. И время не лечило, как обещала поговорка. Только безжалостно отмеряло время без него.

Или потому что порой даже самая мельчайшая деталь напоминала о нем. Как петлицы на чужом мундире, который она до сих пор ненавидела.

В тот первый день визита в квартиру на Каролиенштрассе уже во Фрайтале, когда шли медленно к дому, Лена снова получила очередной удар исподтишка от памяти, бережно хранящей в глубине множество деталей-крючков, раздирающих душевную рану. Неожиданно их с Кристль обогнал офицер люфтваффе, тот самый, которого Лена видела в окно несколько дней назад. Со спины в ладно сидящем серо-голубом мундире с нашивками люфтваффе этот светловолосый немец был так похож на Рихарда, что Лена с трудом удержалась от того, чтобы догнать его и коснуться хотя бы краешка рукава кителя. Острое желание, помноженное на странную злость к себе за него, заставило Лену шумно вдохнуть и сцепить руки так, что побелела кожа ладоней.

— Это Эрнст Дитцль, наш сосед, — расценила Кристль ее реакцию, как страх перед офицером. — Он служит в войсках воздушной обороны Дрездена, в Райдеболе. Магдалена до сих пор не может поверить в свое счастье, что муж не на фронте, а рядом с ней. Я думаю, все женщины Фрайталя втайне ненавидят ее за это. Особенно те, кто уже успел стать вдовами. Тебе не нужно его бояться, Лена. Пока он не знает, что ты беглая остработница…

Позднее, когда Лена снова наблюдала через открытые обзору окна соседнего дома домашнее счастье четы Дитцль и их детей, она осознала полностью смысл недавних слов Кристль. Тот, кто когда-либо терял свое счастье, действительно может ненавидеть за то, что оно есть у кого-то другого. И в который раз Лена подумала, что их учили совершенно правильно в школах, когда говорили, что Бога нет, и его придумали люди. Иначе почему он может быть таким слепым и вознаграждать простыми человеческими радостями тех, кто совершенно недостоин того? Почему он не защищает сейчас хотя бы невинных детей от того зла, который несет с собой это проклятое племя нацистов, озлобленное в своей мнимой правоте? И почему позволяет нацистам творить его? Почему не остановит все это?

Видеть в ярко освещенных окнах соседей по вечерам было невыносимо. Но и не подглядывать за ними Лена просто не могла почему-то. Особенно за материнскими хлопотами молодой немки. Лену словно магнитом тянуло с наступлением темноты подходить к окну и скрытно наблюдать за окнами соседки. При виде младенца у Лены постоянно начинало неприятно тянуть внутри, словно пустота напоминала о недавней потере. Ее ребенок родился бы в феврале. Она просчитала срок, расспросив Людо об обычном течении беременности. Он был бы похож на маленького Рихарда, каким она видела того на фотокарточках в альбоме, Лена точно знала это. Те же голубые глаза, тот же овал лица и ямочка на подбородке.