Мысль о том, как можно связаться с пленными, а также по возможности оставить немного еды, пришла, когда Лена заметила, что пленные рассаживаются отдыхать в одном и том же месте, прячась от пронизывающего ветра возле ровной горки из сложенных бревен, оставшихся с какой-то погрузки. Она внимательно обследовала это место, приехав на станцию в воскресенье, когда жизнь в городке, как обычно в выходной, замерла, а улицы опустели. Между бревнами нашлась небольшая щель, в которую можно было легко просунуть маленький сверток и записку. Что Лена и сделала в следующую субботу ранним утром, когда ехала в Дрезден на работу. В свертке было несколько картофелин, сваренных в мундире, и кирпич хлеба, порезанный на небольшие квадратики — ровно по количеству пленных. Этого было мало для взрослых мужчин, Лена понимала. Но это было все, что она могла достать, не вызывая подозрений у Людо или Кристль, зорко следившей за их скудными запасами, чтобы хватило прокормить пятерых человек, двое из которых вообще не получали карточек на продовольствие.
Записка была короткой. Лена думала, что написать всю ночь, и в итоге в голову не пришло ничего, кроме нескольких предложений. Что ее год назад угнали из Минска, что она живет в местечке неподалеку от станции, и что она готова помочь, чем сможет. И в завершение добавила несколько строк, которые услышала буквально пару недель назад, когда Кристль поймала новую радиоволну, на которой вещали с недавних пор представители «Свободной Германии»[129]
.Об этой радиопередаче немка прочитала в листовке, которую ей тайком передала одна из знакомых на рынке, тоже потерявшая сына на Востоке. Листовка приехала в Германию тайком с самого фронта, где была сброшена с советского самолета. Если бы ее нашли в руках немца, того бы неминуемо ждали застенки гестапо или расстрел, как за хранение запрещенной агитационной литературы. Но Кристль и ее знакомая не боялись смерти, потеряв без вести сыновей в далекой России. Для них эта листовка стала лучом надежды, ведь в ней писали о том, что немецкие антифашисты, перешедшие на сторону Советов, готовы на многое лишь бы остановить эту проклятую войну, и что они помогут найти матерям сыновей, попавших в советский плен. Каждую радиопередачу «Свободная Германия» твердила, что война — бессмысленна, что необходимо мобилизоваться на месте, в Германии, в борьбе против преступного режима Гитлера и обещали амнистию его сторонникам в случае отречения от «гитлеризма». Но Кристль интересовали вовсе не эти обещания, когда она слушала в подвале радио, жадно ловя каждое слово из тихой речи диктора. Ее привлекали в этих передачах списки военнопленных немцев, которые Советы передавали в комитет антифашистов, и она надеялась, что когда-то среди имен назовут и имя Вилльяма среди тех, что зачитывали в конце радиопередачи. А вот Лена так жадно вслушивалась в другое — в сводки положения дел на фронте. Ведь то, что нацисты называли в газетах или по радио «временным изменением дел» или «передислокацией войск вермахта» на фронте, в передаче из Москвы озвучивали как «освобождение советских городов».
Именно об этом Лена написала в своей записке для пленных, желая дать им ту же надежду, что теплилась в ней приятным огнем после каждой радиопередачи «Свободной Германии». Теперь дело оставалось за малым — дождаться хоть какого-нибудь ответа пленных. Или быть обнаруженной немцами. Одно из двух — либо пан, либо пропал, как любила говорить тетя Оля когда-то, в другой жизни Лены. Но если случится последнее, если ее записку обнаружат, а саму ее поймают у этого импровизированного тайника, она надеялась, что ей удастся выкрутиться. В записке не было ее имени, а сама Лена будет отрицать до последнего свое авторство и твердить, что ее попросила какая-то русская работница проверить тайник. Это было слабым оправданием, она прекрасно понимала это, но все-таки…