На осколках разбитых надежд (СИ)

Имена военнопленных, работавших в шахтах Фрайталя когда-то. Все они — те, кто погиб во время побега, и кто сумел избежать поимки, те, кто не сумел покинуть лагерь и умер от болезней, голода и побоев, а также во время бомбардировки предместья в прошлом году.

— Что это? — насторожился офицер, когда Лена протянула ему вырванные из записной книжки листки с длинным списком фамилий. — Откуда это у вас, фройлян?

Наверное, этот импульсивный поступок был ее ошибкой. Откуда мог появиться у немецкой девушки список русских военнопленных? И снова, как и когда-то, на ум пришло имя, служившее щитом от любых подозрений. Она ненавидела сейчас себя за то, что говорила. Но это было единственное, что могло ей помочь сейчас.

— От Катерины, работницы с Востока. Она жила у наших соседей, четы Дитцль. Мы общались с ней немного. Она отдала мне когда-то этот перечень имен. Это советские военнопленные, которые работали в шахтах Фрайталя. К сожалению, почти все они… они погибли. Большинство во время бомбардировки британцев. Я… Катя думала, что это важно знать имена тех, кто там был. Для их родных важно. Потому я сохранила их. Возьмите, пожалуйста.

Офицер окинул ее цепким взглядом, от которого сердце внутри затрепетало. Лена не была уверена, что сумеет выдержать этот пристальный взгляд, который, казалось, проникал куда-то вглубь нее, и не покраснеть, как обычно, когда лгала кому-либо. К ее счастью, офицер недолго смотрел на нее в упор. Вырвал листок из блокнота и положил его в одну из папок на столе.

— Сука немецкая! Как приперло вас, так выслуживаться все бросились! — резко бросил офицер на русском языке так неожиданно, что Лене стоило труда не показать своих эмоций. — Все стали добрыми, мочи нет!.. Что ж война-то была тогда, а?! Что ж каждый второй тут в шрамах или с увечьями приходит, раз вы все такие хорошие и сердобольные, а?!

У Лены сжалось сердце при этих словах. Но единственное, что она могла она сделать, играя свою роль, это просто переспросить, сделав непонимающий вид.

— Керогаз! — зло бросил в ответ в рифму офицер. А потом сделал глубокий вдох, явно обуздывая свои эмоции, и раздраженно произнес уже на немецком языке. — У нас Бюро по работе с ост-работниками, фройлян. Вам нужно было в комендатуру обратиться с этим. Погибшие военнопленные по их части. У нас тут дела только по гражданским перемещенным лицам, фройлян, понимаете? Проводи-ка фройлян к выходу, Зайцев.

Не своя, не советская она все-таки… Не наша!

Только эта фраза и крутилась в голове Лены, пока она возвращалась к месту, где ее должна была ждать полуторка для возвращения во Фрайталь. Вот и в пункте сбора бывших невольников рейха ее сочли немкой. И даже ни у кого и тени сомнения не возникло, что это не так. Еще до того, как она заговорила на немецком языке, ее сочли не своей, чужой. И она не понимала сейчас, что нужно сделать, чтобы вернуть обратно свою личность, не навредив при этом ни Гизбрехтам, ни себе. И как это сделать теперь, когда в дрезденском пункте работы с перемещенными гражданскими лицами, как выразился офицер, ее однозначно могут запомнить как немку.

Полуторка остановилась на одном из перекрестков, следуя взмаху флажка регулировщицы, пропускавшей колонну военного транспорта. Лена залюбовалась тонкой фигуркой в форме цвета хаки с «баранками» из кос. На какие-то секунды ей вдруг захотелось оказаться на ее месте. Этот приступ зависти был настолько силен, что Лена испугалась своих эмоций и поспешила отвести взгляд в сторону, чтобы никто не заметил их и не сделал неверных выводов ненароком. Откуда-то справа доносилась музыка, и она инстинктивно взглянула туда, где в маленьком кружке зрителей — немцев, на какие-то минуты остановивших работы по разбору завалов, советских солдат и пары офицеров у авто с открытым верхом — под музыку баяна танцевали «яблочко» два солдата в перепляс. Танцевали мастерски, как отметила Лена, а один из них своей почти профессиональной растяжкой в прыжке даже напомнил прошлые дни, когда мальчики ее курса ставили этот танец для праздничного октябрьского концерта в училище.

Где сейчас Паша Макаров? Что с ним стало? Успел ли он поработать в театре имени товарища Кирова, куда получил распределение? Попала ли труппа в блокаду города, о которой она так часто слышала по радио? Работает ли на сцене, или война для него тоже все изменила, как и для нее? И где остальные мальчики курса? Что с ними стало за эти годы?