На острие красных стрел

— Вот уже часа три-четыре, как немцы притихли — ни звука. Даже наобум не стреляют. Не затевают ли чего-нибудь?

— Может, и затевают, — ответил я. — Сейчас узнаем, но без твоей помощи не обойтись. Прошу тебя, наблюдай всей ротой за передним краем немцев, пока мы не вернемся. По сигналу красной ракеты стреляйте из всего, что есть в роте.

— А как же вы? Ведь и в вас ненароком угодить можем.

— А мы как-нибудь, — пытаюсь шутить, — авось свои пули в нас не попадут.

Ударило в лица снежным зарядом, залепило глаза. Завыла, забесновалась вьюга.

— Ни черта не видно, — сказал мне ротный почти в ухо. — Ракету твою ветром унесет, ее и не заметишь.

— Все равно наблюдайте. Вьюга может внезапно стихнуть.

— Вряд ли...

Я поспешил к разведчикам, чтобы успеть использовать подходящую погоду. В сплошной снежной круговерти узнал фигуру Ясырева, спешащего мне навстречу.

— Где остальные?

— Там, — махнул он рукой в сторону крайнего хуторского дома.

— Быстрее по коням!

— Не надо, товарищ лейтенант... — говорит он как-то загадочно. Вид у него торжественный и вместе с тем виноватый.

— Что случилось?

— Порядок, товарищ лейтенант, взяли...

— Кого взяли? — Я приближаюсь к нему почти вплотную, заметив, как тает снег на его разгоряченном лице и стекает ручейками. Впечатление было такое, будто он плакал от радости. — Что же произошло?

А он мне на ухо громко и торжествующе, стараясь перекричать неистовый ветер:

— Товарищ лейтенант! Пленный уже есть!

Я не поверил услышанному:

— Как есть? Откуда? Сам пришел или заблудился?

— Потом расскажем. Идемте, посмотрите.

В самом деле, за домом в кругу разведчиков заботливо и бережно прикрытый двумя плащ-палатками, согнувшись, стоял немец.

— Откуда? — спросил разведчиков. — С неба, что ли, со снегом свалился?

— Товарищ лейтенант, — ответил за всех Ясырев, — пока вы ходили, выясняли обстановку, мы на конях галопом к немцам. Ну вот и... — Он выразительно показал кивком на пленного.

Буря чувств пронеслась в моей душе: «Как же так, без меня, без моей команды? Самовольно! А если бы... если бы все иначе?» Разведчики насторожились, но радость свою им сдержать было трудно, так и вспыхивали счастливые улыбки. И таял во мне гнев, как лед под весенним солнышком. «Так ведь все хорошо кончилось, — успокаивал сам себя, — задача выполнена! И вообще риск оправдался, а коль так, за что ругать разведчиков?»

— Ладно. Поехали в штаб дивизии. Потом разберемся, — сказал примирительно.

По пути на КП дивизии разведчики рассказали, как все было.

Когда вьюга усилилась, Ясырев забеспокоился:

— Долго лейтенант обстановку выясняет... Интересно, как он собирается «языка» брать? Сейчас бы в самый раз, за пять метров ни зги не видать. На коней — и вперед!

Ясырев ходил вокруг лошадей туда-сюда, хлопал руками, стучал сапогом о сапог, стараясь согреться. Затем к Волобуеву обратился:

— Товарищ старший лейтенант, давайте налетим на них, пока вьюга злобствует.

Тот решился:

— Слушай приказ. Я и Ясырев в подгруппе захвата. Колесников и Волков, Гудов и Кузнецов — на флангах. Щербина — следом за нами...

Подгоняемые ветром, конники стремительно поскакали к позициям немцев. Через 3–4 минуты пронеслись над вражеской траншеей, никого в ней не заметив. Быстро развернулись и тихим шагом пошли обратно, всматриваясь в снежную круговерть. Лишь метров с восьми Ясырев заметил темный силуэт на бруствере. Пришпорил коня и на ходу, низко наклонившись влево, схватил фрица за ворот, бросил поперек седла, крикнул:

— Есть! Уходим!

Галопом вернулись разведчики к хутору.

Поисковый налет длился всего-навсего около десяти минут. На участке, где действовали разведчики, не прозвучал ни один выстрел.

В штаб дивизии мы прибыли ровно в назначенное время. В хате вместе с комдивом находились Хамов, Петров, Чередник, а также начальник инженерной службы майор Эшенбах. Как же удивились они, когда мы, облепленные снегом, ввели немецкого офицера. Нетерпеливо стали расспрашивать, как удалось в такое короткое время взять «языка». Командир дивизии отказывался верить:

— Признайся, Зайцев, ведь наверняка раньше его поймали и приберегли на всякий случай?

Мне, наверное, раз десять пришлось повторить:

— Никак нет, товарищ полковник!

Вскоре прибыл переводчик лейтенант Изар Городинский. Адъютант комдива поставил перед пленным миску горячей, ароматно пахнущей гречневой каши и полстакана водки. Городинский весьма вежливо пригласил немца отужинать. Тот громко сглотнул слюну, но к пище не притронулся.

Переводчик повторил приглашение.

— Прежде чем убить меня, — сказал пленный дрожащим голосом, — разрешите написать письмо матери. Мне известно, что русские разрешают перед казнью писать родным письма.

Городинский перевел его просьбу.

— Во-первых, — сказал комдив, — разъясни ему, что мы пленных не убиваем. Во-вторых, каким образом можно передать матери письмо? Где находится его мать?

— В Берлине, — ответил немец.

— Далековато, — заметил комдив.

— А что, — нашелся Чередник, — пусть ответит на все наши вопросы и пишет письмо своей матери. Дойдем до Берлина, доставим его письмо, если, конечно, сохранится улица, дом и будет жива мать.