На острие меча

Лукан находился на борту крайней слева септиремы. Флакк – на флагманской квинквиреме Галла. А вот Марциал остался в Херсонесе, ему легат доверил охрану Котиса. Маний несильно расстраивался по этому поводу. Скорее, наоборот. Он не любил море так, как Флакк, предпочитая ему твердую почву под ногами, а еще лучше – круп лошади. Когда они прощались, выглядел он вполне довольным и даже пообещал Лукану заботиться об Аяксе. Остался в Херсонесе и Аквила, на него возлагалась последующая переброска в Феодосию кавалерии и других, не задействованных в морском походе, частей…

– Дельфины! Дельфины! – возбужденно выкрикнул стоявший рядом матрос, тыча узловатым коричневым пальцем чуть правее курса их судна.

Лукан проследил за его рукой, улыбнулся.

Пара дельфинов резво неслась впереди первой линии их строя. Почти что посередине. Они выпрыгивали из воды, подкручиваясь и как бы играя, словно выставляя напоказ свои гладкие блестящие тела, затем бесшумно и стремительно мчались под самым зеркалом воды двумя черными тенями. Казалось, они увлекают римский флот за собой, ведут его, как лоцманы, в какое-то свое место, свою гавань.

– Это вестники Посейдона! – с благоговением проговорил матрос и громко вздохнул. – Хороший знак, к удаче.

– А я слышал, что дельфин – один из символов Боспора. – Прищурившись, Лукан повернул к нему лицо. – Так к удаче ли они?

На физиономии парня появилась растерянность, он пожал узкими плечами, не зная, что сказать. За него ответил поднявшийся на башню капитан:

– Если обращать внимание на всякую морскую тварь, то и в море выходить не стоит. Ну а если бы змея увидели? Повернули бы назад?

– Змея? – переспросил Лукан и перевел взгляд на матроса, который тотчас побледнел лицом.

Капитан, крепкий, как и его корабль, мужчина, с плоским обветренным лицом бывалого моряка, махнул рукой куда-то назад.

– Гору, где обитает эта тварь, мы уже обогнули. Говорят, у нее там пещера под водой. Больше ничего не знаю.

Матрос покивал и добавил от себя:

– Я слышал от местных, в Херсонесе, что случалось, змей этот на рыбацкие лодки нападал, сети портил, а дельфинов… надвое перекусывал!

– Как думаешь, трибун, это был дозор Митридата? – оборвал его капитан, обращаясь к Лукану.

– Похоже на то. – Гай начинал нервничать: с головной септиремы, которой командовал Аттиан, должны были подать сигнал тревоги. Но там медлили, и, как выяснилось мгновением позже, на это имелась целая армада причин!

– Все, как и предвидел легат! – усмехнувшись, качнул головой капитан.

Лукан подался вперед, сжал пальцами бортик башни: в дрожащем от зноя воздухе белыми и темными пятнами на востоке проступили паруса; они двигались навстречу их эскадре, вытянувшись чуть ли не до самого горизонта, и терялись у его края в прозрачных потоках солнечных лучей.

– Так много! – ахнул проревс, запуская пальцы в густые завитушки волос.

Трибун и капитан переглянулись – с корабля Аттиана уже тянулась в небо черная струя дыма.

* * *

Митридат стоял на капитанской башне своего флагмана и с удовлетворением оглаживал бороду. Пока все складывалось так, как он задумал. Феодоситы успели вывести из гавани все свои боевые суда и влились в его флот, как только тот вышел из пролива. Семьдесят пять кораблей, по большей части пентеры, неспешно двигались сейчас в направлении Херсонеса, оставив Феодосию позади. Пентеры – его гордость – впереди. Больше половины их составляли корабли нового типа, построенные по римскому образцу, – с двумя уровнями гребцов и широкими палубами. Это был мощный, ударный кулак, предназначенный раздробить и сокрушить противника. Два десятка бирем шли в арьергарде, выстроившись в две неплотные линии. Ветер едва наполнял паруса, и все же он был на их стороне: гребцы не налегали на весла и берегли силы для сражения. А оно, что стало уже очевидно, было неизбежно.

– Римляне, владыка!

– Вижу, Гесион. – Митридат повернул лицо к стоявшему рядом наварху. Оно напоминало каменную маску, только в сузившихся глазах горел огонь не то ярости, не то непоколебимой решимости принявшего судьбу человека.

– Владыка? – Наварх выжидающе смотрел на своего царя.

– Командуй, Гесион, – кивнул тот, сводя за спиной руки и устремляя взор вперед, туда, где черными пятнами на морской глади обозначился его враг.

Наварх резко обернулся, его голос прозвучал, как раскат грома:

– Убрать паруса! Прибавить ход!

Пентера мигом пришла в движение: матросы бросились снимать паруса и главную мачту, быстрее, четче заработали весла, в одном дыхании с надрывными звуками ожившей флейты. Это послужило сигналом другим кораблям, и вскоре весь боспорский флот напоминал огромную стаю хищных барракуд, поднявшихся из глубин моря и устремившихся к своей жертве.