На острове

Он уходил, чтобы слоняться по городу и осматривать места, оставленные беглецами или мертвецами. Он уже не чувствовал ни гордости, ни радости за ту капельку крови. Он боялся содеянного, того вреда, что причинил людям. Но, несмотря на сознательное решение выжить их из страны, он пытался успокоить совесть тем, что, по большому счету, обвинить его было не в чем. Что он такого сделал? Ничего особенного. Почти ничего. Он лишь поддался общему настрою. Он был невиновен.

С друзьями он больше не виделся, завязал с воровством и бродяжничеством. Он слонялся по улицам, в своем потертом «американском» костюме, пока не протерлись туфли, и тогда он заклеил их заплатками из шин; вид он теперь имел весьма комичный. Он всегда ходил одной дорогой, поэтому замечал, если что-то менялось; замечал, как в пустовавшие дома возвращались прежние жильцы или вселялись новые. Год спустя могло показаться, что никакой «выбраковки» не было. Но кое-что действительно менялось. Генерал совершил переворот, президента застрелили и бросили гнить в канаву, а в общественных местах наводила порядок вооруженная милиция. Ввели комендантский час, люди стали жить в страхе, и Самуэль уже не мог бродить по улицам в любое время.

Тогда-то Самуэль и встретил Мирию. Он заглянул в один шалман на окраине города и увидел ее в небольшой компании, сидевшей за треснутым деревянным столом. Они сидели там почти каждый вечер, обычно человек пять, и привлекали внимание Самуэля своей отделенностью. Большинство людей сидели на улице, в вечерней прохладе, высматривая знакомых, болтая с прохожими. Но эта компания сидела внутри, не выказывая интереса ни к чему за пределами своего стола. Самуэлю стало интересно, что заставляет их держаться в стороне, что они скрывают от остальных.

Довольно скоро он стал узнавать отдельных членов этой группы. Там было трое мужчин. Высокий и плечистый; молодой и сутулый и один с залысинами на высоком лоснящемся лбу. Молодой и сутулый всегда сидел рядом с женщиной с волосами в стиле афро; Самуэлю не нравился этот стиль, и он проникся неприязнью к самой женщине. А Мирия отличалась бритой головой, подчеркивавшей темный цвет лица. Поначалу Самуэль принял ее за иммигрантку из-за темной кожи, но, узнав поближе и рассмотрев глаза, понял, что она из местных. Мирия, в отличие от другой женщины, носившей платья и бижутерию, носила брюки и обходилась без украшений. Она всегда сидела с хмурым видом, склонившись над пивом. Когда она говорила, то часто выставляла палец. А когда слушала, склоняла набок голову.

Как-то вечером Самуэль вошел в шалман и заказал пива. Он сел за столик неподалеку от этой группы, спиной к ним. Говорили они тихо, но у него, как у бывшего вора, был отличный слух. Услышанное разочаровало его. Их тревожный шепот касался Диктатора, угнетения, свободы слова – всего того, чего Самуэль успел наслушаться на собраниях, куда ходил с отцом.

«Наши враги, – говорила Мирия, – продажные политики, эти плуты и жулики, берущие взятки. Это же какие-то министры отбросов, тратящие деньги на свой имидж, на имидж страны в глазах иностранцев, а что люди голодают, им плевать. Нам нужен новый порядок. Тех, кто берет взятки, растрачивает госбюджет и занимается коррупцией, надо убивать. Их надо прилюдно казнить, их надо искоренить. Только к этому должна стремиться Народная партия. Наша цель – убийство».

Несмотря на взгляды Мирии, Самуэль почувствовал к ней такое влечение, как ни к одной из прежних любовниц. Из тех девиц, что спали с ним за побрякушки, а то и просто за выпивку, из тех, что всегда готовы отдаться тому, кто при деньгах, каким бы путем он их ни достал. Эти же девицы, встречавшие теперь Самуэля на улицах в потертом костюме и заплатанных туфлях, воротили от него нос.

Самуэль стал захаживать в шалман, чтобы посидеть за пивом и послушать, о чем говорят эти люди. Иногда Мирия бросала на него злобный взгляд и что-то шептала товарищам, а потом однажды встала и обратилась к нему:

«Слушай, Пиджак, ты шпион или нет? Давай уже арестуй нас или отъебись».

«Нет, – сказал он. – Я не шпион».

«Что же тогда? Чего тебе надо?»

«Нравится слушать. Вот и все. Интересно».

Один из мужчин, здоровяк, которого звали Большой Ро, подошел к нему, пожал руку и пригласил пересесть к ним.

«Ты зовешь к нам человека, который так одет?» – спросила Мирия.

Большой Ро рассмеялся, отодвинув стул для Самуэля.

«Не обижайся на Мирию, – сказал он. – Ей нужно время, чтобы подружиться с новым человеком».

Остальные отнеслись к нему довольно дружелюбно, стали спрашивать, как его зовут, откуда он. Девушку с афро звали Кеда, а ее приятеля, сутулого, Село.

«Мы с Кедо с юго-запада, – сказал Село. – Деревенские. У нас смешной говор, мы знаем, с таким акцентом – Большой Ро вечно прикалывается. Но для нас это вы, городские, с акцентами, – он хохотнул. – Иногда невольно забываешь, что мы соотечественники».

«Я тоже вырос в деревне, – сказал Самуэль. – Нас вынудили переехать. А вы почему уехали?»