На острове Буяне

- Собачья жизнь! - с тоскою выкрикнул он, сжимая виски. - Рыжие путеводные коты... Девчонки хуже старух, старухи хуже девчонок. Эх, Викентий! И куда же ты попал!.. А молодухи?! Все - без признаков половой жизни... Кругом одно безобразие. Туалет - и тот на улице!!!

Но сердцу не хватало ещё какой-то горькой обиды, и тогда он встал посредине избы, перед старинным настенным зеркалом с пожелтевшим стеклом, и зарычал с угрозой и презреньем:

- Ты что же думаешь? Захоботала интеллигента? Купила?! Вам всем нужно одно: денег мне дать как можно меньше - чтобы как можно дешевле меня купить... Как же, меня легко купить! У меня нет ни-че-го. Если мне не изменяет память, у меня нет даже коровы. Нет сарая и дома. А потому меня может купить всякая... Но не-е-ет!!! Врёте! Не захоботала! Вам всем только кажется, что вы меня покупаете! Ха-ха-ха! Вам всем только так кажется!!!

Он похохотал ещё - зловещим, раскатистым, торжествующим смехом, слушая себя. И резко воздел руки к потолку:

- А я - свободнее вас всех. Да!.. Если человек продал себя кому-то одному... чему-то одному... - он раб. Презренный раб!.. Но если он продаёт себя всем и каждому, он не принадлежит никому в отдельности! Он - свободен!.. На самом деле это я, я каждый раз заставляю вас служить моей свободе!!! - колотил он себя в грудь. - И, может, самая высокая цель ваших бесцветных, бессмысленных, бытовых судеб - это кратковременное служение мне!!! Иначе бы вы всю жизнь служили только своим пресловутым домам, сараям и коровам... Да, вы все - послужили мне! По ходу жизни. И в этом было ваше короткое счастье. И высший смысл ваших бездар-р-рных судеб!

Он замолчал, необычайно довольный собою и взволнованный, подумал ещё немного - и закричал вновь, вглядываясь в себя, туманно-желтоватого, потрескавшегося, будто сухая глянцевая глина:

- Захоботала?! Хха-хха-хха! Сколько вас, таких, думало подобным образом!.. И - если бы вы служили мне бескорыстно? Это бы вас как-то извиняло... Но нет! Вы служили в расчёте на то, что я впрягусь, и начну батрачить на вас! Что - отработаю: вот в чём парадокс!.. Ах, как мне вас жаль: вы просчитались, все до единой! Ведь вам-то у меня взять было - нечего! Вам нечего было у меня отобрать - ни-ког-да! Вы расчитывали на отдачу, а я... Я же - парил, как орёл, не отягощённый деньгами! И всегда презирал и без того презренный металл! Да, вы были не властны надо мной... Гадство, жалко, Хрумкин меня не слышит. Он бы оценил. По достоинству.

Подбоченясь, Кеша гордо поворачивал вскинутую голову влево, вправо. Затем он принял в деревянной оправе зеркала вид грозный и беспощадный:

- Хотела, чтобы я снизил свой полёт? Вот - твоя низкая цель... На работу гнала - зачем? В первый же день совместной жизни - в свадебный день?!. Чтобы мужик на тебя пахал? Ха-ха-ха! Привыкла выворачивать мужнины карманы?! Выгребать всё до копейки?! Сделала моё положение безвыходным? Загнала в угол? Прикормила?!. Да, жалок мой сегодняшний удел. Я бьюсь в четырёх стенах, ур-р-родуя кр-р-рылья...

Потом он начал расхаживать по комнате, сбивая половики и пробуя зарыдать вслух в припадке бессилия и горького восторга, но кроме непродолжительного воя, которого он сам же и устыдился, у Кеши ничего не вышло.

- Ах ты, скотина... - услышал он вдруг. - Это когда и что я отбирала? И у кого? У тебя что ли?

Он быстро взглянул на Брониславу - та стояла у порога. Губы её вздрагивали от обиды. Кеша сжался от непонятного страха:

- ...У меня, может, заначка была! Сто рублей! Куда она пропала? А? Из кармана! Сто рублей! - неожиданно для себя закуражился он.

Бронислава между тем, деловито раздеваясь, тихонько бормотала:

- Ну погоди. Я самого Кочкина два раза лупила, он пятьдесят шестой размер носил. А тебя-то... брюхо да ручки. Пингвин.

В руках у Брониславы мигом оказался круглый резиновый шланг из стиральной машины. Согнувшись, она дёрнула половик из-под Кешиных ног. Потолок и пол в его глазах неожиданно поменялись местами.

- Ты что?! - успел выкрикнуть он на лету.

- А не что!!! - крикнула Бронислава гораздо громче Кеши, огрев его шлангом по спине.

Потом Бронислава хлестала, не останавливаясь, с размаха, размеренно и больно. Его, так неожиданно рухнувшего - и барахтающегося. Прячущего лицо в половики и быстро отползающего. Кеша пытался увернуться и что-то прокричать под ударами. Но не успевал.

- Моп-поп... моп-поп... - вырывалось только сквозь его стиснутые зубы. - Моп!!! Поп-поп...

Но удар следовал за ударом. И взмах следовал за взмахом.

Наконец, измучившись, она швырнула шланг в сторону, подхватила Кешу и с трудом водрузила на кровать, кинув поверх него его же куртку.

- ...Я же люблю тебя! - слабо возмущался, бился и плакал под болонькой Кеша. - ...Козябра!

- Спи, алкаш, - почти ласково сказала Бронислава. Она сидела у кухонного стола и успокоенно смотрела перед собой, не поправляя выбившихся волос. Кеша затихал, постанывая всё глуше.