На острове Буяне

- Именно, что так! - подтвердила старуха. - И вы думаете, случайно что ль, учеников-то из отступников одних Он набрал? Нет. Одних отступников он учил, как ноги-то они должны мыть... Не ещё кого учил. Их всех, именно... А когда весь свой народ вы, отступники, этому выучите - вот тогда только другие народы так же делать пускай станут. За вами. Следом. По вашему примеру. А не наперёд вас!!! Такой черёд-то Христос на земле установил, тем, что к ним - явился. А не другой - черёд.

- Так, Армагеддон, он будет? Или нет? - никак не понимала Бронислава.

И снова мирно журчал наливаемый ею чай.

- А как же не будет? Будет, Бронь. Будет, дочка. Если они, отступники, не опомнятся - биты будут! Вот это есть Армагеддон! А если половина их, отступников, опомнится - отодвинется Армагеддон.

- А ну, как все они с понедельника раскаются да в пустыни без богатства-то без награбленного сами уйдут? По всей земле если они так, по-святому, сделают?

- А вот тогда, Броня, лев с ягнёнком рядом, на травке, лягет. А змей голубя сберегать будет. Вот как! Тогда и получится, что уж нет ни эллина, ни иудея, в царстве-то в Христовом. А чего Господь всем велел - то на земле и настало. И весь мир уж другой сделался, значит, как по Христову слову стал жить, - с удовольствием посасывала сахар тётка Матрёна. - Эллин да иудей - они есть: пока христово ученье не победило!.. А как победит, то и смерть из мира сама уйдёт. Зло-то потарахтит, погрохочет, землю потрясёт да в преисподню и провалится. А антихрист-то глянет: "И чтой-то мне никто не служит? Эх, я без войска своего остался, что ль? Оно куда всё подевалося? Православные все - тут, мусульманы - тут, а моё-то войско где? Потерял ведь я их!.. Ага! Вон что! К Спасителю оно от меня перешло - и спаслося!" Да как завоет! И слёзы, и сопли - гужом. И на карачках на гору полезет. Да и удавится с воем. На осине... А нутро у него - просядет. И вывалится всё нутро его - на землю! Шлёпнется прям. И серой от нутра запахнет, страх! Вонь-то по свету сильная какая разойдётся, о-о-ой-ёй! Паром жёлтым аж небо закроет всё! Клубами, клубами... Ну, её, серу, ветерком всю раздует. Как и не было, право слово...

Кеша мучился и морщился за стеной:

- Тьфу ты. То Индрик-зверь, то Армагеддон, - и тяжко вздыхал. - Вот, пр-р-роклятье... Приросли они там к стульям. Будут пить чаи, пока не лопнут.

- А в церкви-то кого видали? - спрашивала Бронислава стариков. - Народу-то много, что ль, было?

- Там - служба! Как у военных. Батюшка наш, буянский, он ведь - ого! Суровый. Нас с матерью-то на исповеди уж больно хорошо пробрал! - хвастался дед. - Грехи-то наши, как хворостинки из веничка, щас же все растеребил. Мигом! Сноровистый батюшка наш, куда с добром... Как заново мы народилися.

Старуха, однако, заворочалась. И пожаловалась:

- Ну, день ведь без греха не проживёшь, Бронь. Через неделю-то на себя глянешь: ба! Опять вся в грехах, как овца в репьях. Да и летишь в церковь-то, сломя голову: "Батюшка, своевольница ведь я!"... Это вот через деда я всё угли-то себе на голову сыплю. Гневаюся, как дура, на старенького-то на моего, на гоженького... Вон, он у меня гоженький, чистый какой сидит. Старичок мой... Да, как ниточка с иголочкой мы ведь с ним. Не ещё с кем.

- Бог простит, Матрёнушка... - проникновенно сказал старик, всхлипнув от большого чувства. - Ты уж меня прости только. Куда я без тебя? Без тебя я - кого?.. Нет я без тебя никого.

Бронислава погромыхивала посудой. Всхлипнула чуток, совсем коротко, и тётка Матрёна. Размеренно стучали часы. Громко щёлкнуло и стрельнуло в печи горящее полено. Пламя гудело в печи ровно и напевно, как гудит жаркий пчелиный рой, зависший над цветущим лугом.

- Да, много хорошего на свете... - рассеянно, будто из сна, проговорила Бронислава. - Ой, много...

Лежать под тёплым одеялом стало жарко до невозможности. Кеша откинул его к ногам и заложил руки за голову. "А может, так и жить надо?" - неожиданно подумал он. Но тут же зевнул: скучно. Большому кораблю необходимо большое плаванье. И потом - глобус, он же крутится. Вертится туда-сюда...

- А я-то кого? Уж через месяц после свадьбы его ведь скамеечкой маленькой ударила. По голове треснула, - виноватилась тётка Матрёна. - Напополам скамеечка-то раскололась.

- Ну, оно ведь помогло, Матрёнушка, - засмеялся старик тихо и счастливо. - Оно ведь - за дело было. Ой, за дело.

- А у тебя скамеечка-то есть? - озаботилась старуха так, что под нею заскрипел стул. - У тебя, у Доброй?

- Есть, есть, - откликнулась Бронислава.

- Ну и хорошо. А то вам, добрым-то, без скамеечки подавно нельзя, - успокоилась тётка Матрёна. - Без неё до беды недалёко. А она - помогает... Он сам потом и починит, мужичок твой. Как мой чинил. И тебе же в пояс поклонится: благодарю, скажет, что не избаловался я... Гляди, а то бы я свою дала, чинёную. На память.

- Есть у нас! - отказывалась от скамейки Бронислава. - Целая пока что. И зачем хорошие скамейки за худые дела об головы дурные ломать? Что, кулаков, что ль, нету? Они, кулаки, сами заживают, безо всякой починки. Небось, проверено. Не один раз...