На острове Буяне

- Дикие, горные люди? Они около Пегаски не кучкуются. Что им делать среди образованных людей?

- Как, что? А пиво вам продавать? Им ведь всё равно с кого деньги-то лупить. Для них человека нет, а есть его карман. Вот не расплатишься один раз, и пырнут, - тревожилась она.

- Нас много. Безденежных. Всех не перепыряешь.

- Всё равно. Не связывайся. И правды в городе - никому не говори. Даже под пыткой. Город ой как правды не любит! Старики ведь предупреждают, не ещё кто: скажешь правду - потеряешь дружбу! Молчи там больше. В тряпочку.

Автовокзальные улицы расходились от Кеши и Брониславы в три стороны. Одна огибала высокий холм и подбиралась к серой, скучной коробке элеватора. Другая поднималась к кирпичному кубу электростанции у самого бора, третья надолго пропадала в низине, а потом возникала снова. Она прижималась к огороженному квадрату кладбища. Среди мощных заснеженных деревьев сияло там, вдали, жёлтое солнце церковного купола.

Печи в Буяне протопили все спозаранку, и дым не поднимался над кирпичными трубами. Теперь Кеше оставалось только забраться в автобус, чтобы всё это скрылось за железной крашеной дверцей навеки. И ничего ему не было жаль, однако это "навеки" пугало немного и заставляло медлить.

Бронислава с готовностью кивала знакомым из-за его плеча и улыбалась каждому, придерживая свою тяжёлую сумку, поставленную на казённую лавку:

- Доброго здоровьица! Доброго здоровьица!.. Никак, провожаете кого? Далёко ли?

И сначала пугала Кешу:

- Вот ты нынче не уедешь - а завтра затоскуешь. Нервничать начнёшь. Да злиться на весь Буян. А зачем злиться-то, Кеш? По-моему оно и нехорошо.

А потом успокаивала его со смехом:

- Ничего. За десять дней обернёшься. Для бешеной собаки семь вёрст не крюк. Вернёшься зато - насовсем! По-надёжному... Нет, как тебе в полушубке в этом хорошо! Кеш, ты в нём - не как купчик, а всё ж - как богатенький мужичок. Правда, правда.

Она оглядывала его с гордостью. А он прятал подбородок в огромный рыжий ворот и морщился:

- Что за женская глупость, пьяные мужские слова принимать за чистую монету? Я и про Зойку, может, придумал. От обиды... Это же всё Зинаида расстроила, между прочим! Она любую, самую крепкую, семью способна разбить! По ходу жизни. Неужели Непонятно?!.

Но Бронислава вдруг посуровела:

- Коробейничиху не трогай. Не при чём тут она. Зинка, хоть и гадина, а соседка нам. Напакостить она, конечно, напакостит. Зато и пожалеть первая придёт!.. Она придёт - не ещё кто.

- А ты видела, как она девчонку свою воспитала?.. - доказывал своё Кеша. - Я бы ночью с такой своей дочкой под общей крышей глаза бы сомкнуть побоялся. Пока бы все ножи от неё не попрятал. И вилки, кстати, тоже: два удара - восемь дырок.

Люди с поклажей всё подходили - и от элеватора, и от электростанции.

- А вон она, Аришка, куда-то на лыжонках бежит, - показала Бронислава в сторону бора. - И пальто верёвкой что-то подпоясала. Бельевой. Батюшки-светы, все подпоясанные!

Кеша посмотрел в сторону мельком, без любопытства. Там, вдалеке, деловито лезла в гору ватага мальцов на лыжах. И крошечный мальчик с салазками бежал за ними, поскальзываясь и падая.

- И что у детей за мода теперь пошла? Подпоясываться? Даже не знаю... - удивлялась Бронислава. - Маленький, и то с верёвкой на пузике за всеми увязался... Ох, Кеш! Щас девчонки - как мальчишки стали. Даже хуже. Старики-то вон говорят: вроде, перед войной только такие нарождаются. Девчонки, - озаботилась она.

И завздыхала:

- Хоть бы уж отмолили, старики-то: чтоб война не разыгралася. Чтоб русские кругом без войны из рабства вышли бы - по правде да по закону.

- Из какого ещё рабства? - подозрительно покосился на неё Кеша.

- Это, Кеш, мы в Буяне - вольные осталися. А другие-то так не умеют. Послабже они. В других местах... Так обнищали, что чужим нациям прислуживают и на чужие нации везде батрачат. Ты мне даже про это и не говори! Люди - они зря болтать не станут. Ну, чего стоишь? - толкнула она Кешу локтем. - Иди. Адрес её я себе записала. Несушки-то твоей, образованной... Я его у тебя ещё в первую ночь из болоньки вытащила. А ты и не заметил. Давай иди!

- Хочешь сказать, что интернационал опрокинулся на Россию и теперь истребляет русский народ? Нации тут вообще не при чём, - буркнул Кеша, не довольный разговором. - Тебе есть смысл слушать только меня, а не дочь с каким-то зятем. С пресловутым, между прочим.

- Ой, нет, Кеш. Всякий народ для своего народа живёт. Один наш, русский, для всех жить устал. А оно ведь и не нам прописано - другим-то народам ноги мыть. И что мы не за своё дело взялися? Черёд мы нарушили, вот что... Не нами он, черёд, придуман. И не нам его изменять!.. Подождать нашим-то надо было, когда отступники перед другими людями смирятся! Потом уж так то жить: по святому-то, для всех... А пока что нам смиряться - между своими только можно. А не ещё перед кем!

Стоящие неподалёку с рюкзаком и бидонами, два парня в куртках и женщина в тулупе вдруг обернулись разом.