На острове Буяне

- Тяжёлый вопрос, - вздохнул монах. - Я бы, по немощи своей, мучителя бы, конечно, убил. Потом бы покаялся, и кару бы принял, но - убил. Но это - по немощи. А вот по полному праву убил бы, если бы заступался за ближнего своего и если бы иного пути для защиты другого человека не оставалось бы. Ведь человек - он подобие Божие. И как же ты, мучитель, собираешься Божие подобие осквернять?! Не допущу. Всеми средствами, и даже убийством, при случае-то безвыходном. Но молиться о прощении греха убийства буду. О прощении за то, что из испытания, свыше мне посланного, не нашёл другого выхода - по греховности своей.

Он подумал ещё. И кивнул сам себе, утвердительно:

- За други своя душу - клади. Оно не зазорно. А если други своя предаёшь, хотя бы бездействием и молчанием, то душу теряешь, конечно.

- Так ты мокрушник, выходит? - коротко глянул на монаха старик.

- Когда война со злом идёт... В войне мокрушников не бывает,- смирно покивал монах. Но испугался. - У отца Сергия вы про это спрашивайте. Не по чину мне рассуждать про умное. Простите.

- Ладно. Разберёмся. - улыбался Кормачов солнцу и ветвям. - Главное: дух святый витает где хочет!

Вдруг он обернулся к старику:

- Дядька Нечай. Пленного-то мы - не развязали.

- Ну, - кивнул тот. - Небось, и сам растеребится как-нибудь. Со временем, конечно.

Монах смотрел на них, не понимая.

- Пленный там у нас, - объяснил Кормачов. - Связали мы его. Чтоб он на дорогу раньше времени не выскочил, да не донёс бы.

Монах побледнел и оглянулся на солнце, зависшее над дальними соснами.

-...Замёрзнет в ночь человек, - сказал он, и по лицу его заходили тени.

- Спущусь я, развяжу, - Кормачов двинулся было, оттолкнувшись палками.

- Куда? - крикнул ему старик. - Вон, Зуй помоложе. Он пошустрей сбегает. И нас скорей нагонит.

Монах и Кормачов смотрели друг на друга в нерешительности.

Но Зуй, гикнув, уже скатывался вниз.

- Ступайте, догоню! - кричал он, неловко петляя меж стволами и чудом удерживая равновесие. - Эх, воля вольная! Жизнь раздольная. Гуляй-не хочу!..

И снежная пыль вилась за ним и весело искрилась на солнце.

- Зуй дело знает... - кивал старик ему вслед.

Кеша, не заметивший, как все ушли из лощины, спал под осиной Он видел во сне Зойку, выкладывающую из двух сумок хорошую, нарядно обвитую картинками, магазинную еду.

- ...Хотел забыться, уехал даже на край света! - уже объяснял ей Кеша с выражением и рвал на себе рубаху для убедительности. - Глобус крутится, вертится, гадство. Но - не смог без тебя. Вернулся!.. Пр-р-роклятье. Зоянция, я не в состоянии без тебя жить! Ни минуты. Вот, парадокс!.. Старался забыть. Пытался бежать от любви - быстрее лани! И... Не получается! Ничего у меня без тебя не получается, Зоюндия. Ни с кем. Ни разу... Если б ты знала, от какой пресловутой женщины мне пришлось потом отбиваться! В диком месте, среди котов и кедров... Кстати, где мой баян? С малиновыми мехами? Ты же давно обещала купить мне баян! Что, зажала?!.

И Зойка ответила ему бесшабашным, ненавистным мужским голосом:

- Кончай ночевать, начинай чай пить.

Зуй развязывал узлы за его спиной. В лощине не было ни души. Только лыжи лежали совсем невдалеке, крест накрест.

Занемевшее тело выпрямлялось и радостно ныло от свободы. Но, едва вскочив и увидев парня прямо перед собой, Кеша всё понял.

- Я... Сейчас... - принялся он лихорадочно, неловко стягивать полушубок.

- Берите... У меня ещё деньги. Вот! - теребил он пустой синий карман на рубахе. - Отдаю! Вам!..

- Своему другу прокурору из этого кармана отдай, - посоветовал парень, матерясь тихо и деловито. - А мы из другого кармана подлатаемся.

Он косолапо перетаптывался и бегло оглядывал ельник.

- Всё берите!!! - пронзительно закричал Кеша, бросив полушубок в сторону, на снег, и заплакал, раздетый.

- Всё! Всё!.. - рвал и рвал он с себя жёлто-зелёный галстук. Но, оттянутый в сторону, галстук подлетал и подлетал, взвиваясь, к его шее и щёлкал по кадыку жёстким кривым узлом.

- Ни-че-го не жал-ко!!! - рыдал Кеша вверх, в радостно разверстую синюю бездну. Она сияла над ним страшной ледяной пустотой, от которой стягивало и ломило затылок.

Он смолк внезапно, услышав знакомое металлическое клацанье за спиной. Обернуться Кеша уже не успел. Парень мягко, всем телом, приналёг на него сзади, обхватив обеими руками. В груди у Кеши хрустнуло, потом хрустнуло ещё поглубже - и медленно провернулось. Рыжая звериная улыбка качнулась прямо перед ним, в заснеженных ветвях могучей ели - и заплясала в глазах, а потом застыла. Парень плавно вытянул нож, тёмный от крови.

И Кеша упал лицом вперёд, с широко раскрытым ртом - упал, уже не понимая того и раздваиваясь. Жизнь рывками вытягивалась из его пищевода и ускользала вверх неотвратимо, захваченная невидимыми и цепкими звериными когтями.

Зуй перешагнул через дёргающееся тело, как перешагивают через трухлявое бревно.

- Не любит дядька Нечай, когда городские базлают! Ой, не любит, - поморщился он равнодушно и вытер снегом нож.