Читаем На отливе войны полностью

Пока за границей бушевала война, книга Ла Мотт предлагала американским читателям отнюдь не романтический взгляд на конфликт. Первая рецензия появилась в журнале Publisher’s Weekly, в ней говорилось: «Мисс Ла Мотт увидела Ужас с большой буквы, грубый, мрачный, жуткий ужас, скопление людских масс, изнуренных донельзя». Автор статьи уточнял: «В своих описаниях она не использует гладкие шаблонные выражения, так что после прочтения книги мы, живущие в комфорте домоседы, принуждены осознать, если не осознали прежде, насколько несостоятельно использовать красивые, удобные фразы для описания этого колоссального бардака – современной войны»[106].

По всей Америке книгу расхваливали как исключительный образец военной прозы. Газета New York Times заявляла: «„На отливе войны“ буквально дышит или, скорее, рыдает, источая искренность»[107]. St. Louis Post-Dispatch отмечал: «Это чтение не из приятных; но чего еще ожидать от книги, в которой столь правдиво обнажены ужасы войны?»[108] А Los Angeles Times в январе 1917 года писала: «Если бы нужно было составить антологию десяти лучших свидетельств о войне, восемь из них принадлежали бы перу Эллен Н. Ла Мотт, отсылая к ее книге „На отливе войны“». Критик с одобрением добавлял: «Еще никто и никогда не писал ничего подобного: это первое реалистичное описание того, что происходит за линией фронта, представленное на суд широкой публики… Мисс Ла Мотт описала войну, и не только во Франции, а войну как таковую»[109].

Тем не менее значительной части целевой аудитории Ла Мотт было отказано в доступе к ее смелой и правдивой прозе. Хотя книга свободно распространялась в Америке, ее сразу запретили в Англии, где она была опубликована в то же время[110]. В начале войны Англия приняла Закон о защите Королевства, который наделял правительство большими свободами по ограничению любых публикаций, критикующих военные действия Великобритании. Было организовано Бюро прессы, которое официально выполняло роль цензора, и как раз сентябрь 1916 года, когда была опубликована книга Ла Мотт, стал месяцем наибольшей его активности[111]. Среди произведений, запрещенных Военным штабом, оказалось и «На отливе войны». (Сегодня оригинальное издание 1916 года можно найти в Британской библиотеке, но появилось оно там только в 1919-м, почти через год после окончания войны.)[112] Книгу после публикации запретили и в воюющей Франции. Как отмечала Ла Мотт в Предисловии к изданию 1934 года, «со времени первой публикации эту небольшую книжку отказывались допускать в Англию и Францию».

В США книгу продолжали продавать даже после того, как страна вступила в войну в апреле 1917 года. Более того, ее продолжали распространять даже после принятия ограничительного Закона о шпионаже в июне 1917 года и Закона о подрывной деятельности в мае 1918-го. Эти два закона значительно ограничили свободу слова в США и позволили генерал-почтмейстеру подвергать цензуре опубликованные книги, которые могут вызвать «неподчинение, предательство, бунт или отказ от службы» или как-либо «затруднять деятельность правительства по ведению войны». Как отмечала Ла Мотт в предисловии 1934 года, «по какому-то недосмотру [„На отливе войны“] продолжала продаваться, хотя запреты и цензура были в самом разгаре».

Книгу продолжали не только продавать после вступления Америки в войну – ее продолжали хвалить. В декабре 1917 года Pearson’s Magazine заявил, что «„На отливе войны“ – это книга, явно заслуживающая внимания: ее стоит прочитать всем, кто хочет узнать правду»[113]. В следующем месяце журнал Issues and Events заявил, что Ла Мотт «оказала человечеству неоценимую услугу». Далее журналист объяснял, что «мировая трагедия, которая разворачивается в Европе и которую, к сожалению, обходят стороной критики нашей ежедневной прессы, в книге Эллен Ла Мотт „На отливе войны“ подвергается скрупулезному и вдумчивому рассмотрению»[114].


Среди читателей военного времени у книги появились как хулители, так и защитники. То, что большинству критиков представлялось правдивым рассказом, для других выглядело ненужной в своей безжалостности фиксацией неприглядных аспектов войны. Рецензент Morning News из Уолмингтона, штат Делавэр, возражал против «отвратительных, ужасающих» образов, которые Ла Мотт «обрисовывала словами», и сдержанно отмечал: «Чрезвычайная омерзительность описываемых явлений не может быть поставлена под сомнение… В жизни есть определенные фазы, на которых лучше не сосредотачиваться, и остается надеяться, что, когда мисс Ла Мотт наберется опыта, она поймет, что читающая публика жаждет не эксплуатации мерзости, а вещей более нравственных и благотворных».

Очевидно, часть читателей вполне устраивала более привычная военная проза. Тем не менее – и это признавал даже чопорный критик из Morning News – книга «привлекла значительное внимание» и была в общем и целом «хорошо принята»[115].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное