На отливе войны

Эта книга произвела на современного ей читателя впечатление настоящего прорыва в литературе о войне, и уже первые ее апологеты предвидели, что интерес к ней и ее значение будет непреходящим. В январе 1917 года автор The Masses[126] назвал ее «бессмертной», объяснив свое мнение так: «Это горькая и злая насмешка над Церковью, над дисциплиной, национализмом, патриотизмом и надо всей милитаристской системой, над преступлениями и безумием войны»[127]. В том же номере литературный редактор журнала Флойд Делл назвал «На отливе войны» книгой месяца и отметил, что она «без утайки рассказывает обо всем, о чем необходимо рассказать – и о чем никто не говорил прежде». Он отмечает, что это «поразительное художественное достижение», и настоятельно советует читателям: «Если вы не хотите пропустить одну из лучших книг, написанных за последнее десятилетие на английском языке, вы просто обязаны ее прочесть». По его оценке, «эта книга более других, созданных во время текущей войны, с большой вероятностью переживет ее»[128].

Однако книга «не протянула» даже до конца войны, и ее запрет был тесно связан с судьбой The Masses. В начале 1917 года радикальный журнал был вынужден прекратить существование, а Флойда Делла, как и нескольких других участников издания, обвинили в заговоре с целью препятствия воинскому призыву по Закону о шпионаже. Вскоре, как продолжатель The Masses, возник новый журнал, The Liberator, в котором Ла Мотт стала одной из тринадцати постоянных редакторов. Поначалу новый журнал, заявленный как «журнал революционного прогресса», выходил регулярно. Но в конце лета 1918 года он попал в серьезные неприятности именно из-за поддержки «На отливе войны».

The Liberator активно содействовал продвижению книги с первого номера. Во всех четырех выпусках, вышедших с марта по июнь 1918 года, журнал неуклонно рекламировал ее, включая в список книг, рекомендованных для чтения, или помещая ее в разделе «Книжный магазин», где она описана всего одним словом: «Шедевр». Но по прошествии нескольких месяцев та же самая реклама принесла журналу большие неприятности. В издании 1934 года Ла Мотт вспоминает об этом инциденте: «Номер The Liberator был изъят из продажи – его не хотели выпускать, пока некий спорный абзац не закроют черной плашкой. Оказалось, этот текст касался моей книги. В каждом номере The Liberator публиковал колонку о книгах, особо рекомендуемых главным редактором. И в каждом номере, в каждом месяце, в ней обязательно был небольшой абзац – три-четыре строки – рекомендующий „На отливе войны“. Поэтому, когда очередной номер задерживали, пока этот абзац не будет вымаран, люди начинали подозревать, что и с самой книгой что-то произошло. Мне не было направлено никакого официального письма. Через какое-то время я решила поинтересоваться у издателей, что же случилось. Оказалось, на саму книгу правительству наплевать».

Проблема возникла с сентябрьским номером 1918 года. Книга не упоминалась в списке ни в июле, ни в августе, а в сентябрьском номере, который поступил в продажу в августе, она вновь появилась в разделе «Книжный магазин». Рекламный текст о ней, занимающий всего две строки в отредактированной колонке, гласил: «„На отливе войны“, Эллен Н. Ла Мотт. Глазами медсестры. Цена $1»[129]. (Впрочем, в некоторых архивных экземплярах эти строки вымараны.)

Объяснение в декабрьском выпуске 1918 года журнала проливало новый свет на случившееся: «В августе мы заключили контракт о поставках The Liberator в киосках прессы с крупнейшим распространителем журналов в стране, – заявил управляющий журнала. – А в сентябре один из их директоров взял в руки первый номер журнала, что-то ему там явно не понравилось», и тогда он отказался распространять издание[130]. Вскоре после этого запрету подверглась и сама книга.

Вплоть до осени 1918 года, однако, «На отливе войны» оставалась в свободной продаже и отлично расходилась. Спрос на нее был настолько велик, что менее чем за два года было напечатано четыре тиража. Но позже книга привлекла внимание государственных цензоров, в частности всесильного генерал-почтмейстера, и была запрещена. Издатель остановил продажи, а когда Ла Мотт возмутилась, мол, ее рассказы – чистая правда, ей было сказано: «Именно в том всё дело». Как она вспоминает во Введении к изданию 1934 года, «описанные сцены – точнее, так сказать, их оборотная, неприглядная сторона, были сочтены морально вредными. В том потоке пропаганды, который изливался на страну, эти двенадцать коротких очерков оказались „нежелательными“».