Читаем На отливе войны полностью

Медсестра-рассказчица Ла Мотт отказывается видеть войну сквозь розовые очки. Напротив, она рассматривает ее как всеобщую трагедию и фиксирует постыдные слабости окружающих. Генерал с безразличным видом раздает медали. Санитары в конце смены распивают вино, а рядом умирает никому не нужный раненый. Директрисе госпиталя пришлось оставить своих маленьких детей в далекой Англии, и при этом она считает некую бельгийку недостойной матерью.

Тогда как другие авторы военной прозы восхваляли доблесть раненых, подчеркивая их альтруизм и стоицизм, Ла Мотт рисует совершенно иные портреты этих людей. В само́м ироничном названии рассказа, «Герои», она описывает «несчастных» и «надоедливых» солдат, что делят одну палату с несчастным самоубийцей. Один из них, эгоистичный Александр, постоянно курит, несмотря на то что вызывает этим жестокую рвоту у соседа по палате, а другой, «бедный, взбалмошный, придурковатый Феликс», лежащий со зловонным свищом, только и делает, что подравнивает, начесывает и подкручивает свои усы. Эти мужчины, населяющие госпиталь, не несут в себе никакого отпечатка благородства или героизма – наоборот, они производят впечатление «таких низких, таких мелочных, таких обычных».

«Герои» впервые вышли в журнале Atlantic Monthly в августе 1916 года и принадлежат к числу других рассказов книги, повествующих о бессмысленных операциях, смердящих телах, безобразных смертях. Все до одного рассказы не имеют главного героя в общепринятом понимании. Собственно, наиболее героическим солдатом в книге оказывается парижский вор из рассказа «Бумага». Он служил в презираемом всеми Bataillon d’Afrique, в подразделении, состоявшем из преступников, которых принудили к военной службе. Смертельно раненный мужчина терпеливо сносил медицинские эксперименты хирурга, и в результате того, что Ла Мотт называет «месяцами пыток», его жизнь бессмысленно продлевалась, а боль «увеличилась стократ».

В произведениях сонма военных авторов романтического толка люди с готовностью сражались и умирали за свой народ. В книге Ла Мотт это не так. В рассказе Pour la Patrie священник заставляет умирающего солдата сказать фразу: «Господи, я по доброй воле отдаю Тебе жизнь во имя родины» (84). Но солдат оставляет за собой последнее слово. Рассказ заканчивается его заявлением: «Я был мобилизован вопреки желанию. А теперь вот заслужил Médaille Militaire. Ее добыл для меня мой капитан. Это он сделал меня храбрым. Помню револьвер в его руке» (86). В самом деле, каждый рассказ в книге заканчивается неожиданным поворотом, подчеркивающим всю бессмысленность войны, эгоизм людей, наделенных властью, и беспомощность тех, чьи жизни разрушены безвозвратно.

Ла Мотт была социалисткой и открытой анархисткой, поэтому в ее рассказах именно простые люди – превращенные в простых солдат безо всякого желания – страдают и умирают ради целей, в которых совершенно не заинтересованы. Их насильно загоняют в траншеи и насильно оставляют там. Они не выказывают никакого стремления воевать или готовности к смерти, но не в силах противостоять неодолимости войны. Это истинно как в отношении французских солдат, заполняющих палаты полевого госпиталя, так и в отношении солдат немецких, их противников. Примечательно, что рассказ «Герои» заканчивается вопросом, заданным французским солдатом своему товарищу: «А знаешь, mon ami, что в немецкой батарее, которую мы захватили на днях, были пулеметчики, прикованные цепями к своим орудиям?»

С жесткой иронией Ла Мотт выставляет напоказ отсутствие равенства во французской армии. В рассказе «Женщины и жены» она замечает: «Да, во Франции ведь демократия. Это война всей нации, и на ней воюют все мужчины нации, мужчины всех сословий. Просто некоторые воюют в местах получше. Окопы в основном предназначены для мужчин из рабочего класса, что логично, ведь их больше всех». Девиз французской нации – «Свобода, равенство, братство» (74). Однако именно эти ценности, по ее наблюдению, подозрительно не заметны во французской армии. Ла Мотт описывает, как люди с хорошими связями используют их для получения безопасных должностей, как, например, один из санитаров госпиталя, Фуке, которого мы встречаем в рассказе «Дыра в заборе». В нем шесть футов роста, это двадцатипятилетний здоровый детина. И все же для него «не было опасности, не было окопов на передовой», притом что раненые и больные солдаты, за которыми он с ленцой, с «намеренной неповоротливостью» ухаживает, – это «старики сорока – сорока пяти лет», которые выглядят «намного старше». Они ужасно злились на Фуке и называли его «тыловой крысой».

Весь груз войны ложится непропорциональной тяжестью на плечи подневольных людей из рабочего класса. Именно они получают увечья, находясь в окопах. Они заболевают, сидя там под холодным зимним дождем. Это их привозят в госпиталь в кузовах санитарных машин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное