На отливе войны

Рассказывая о простых людях, жизни которых уничтожены войной, Ла Мотт раскрывает эту катастрофу на человеческом уровне. Пусть солдаты с передовой, герои всех ее рассказов, грязно ругаются и сами покрыты грязью, но все они – жертвы. В рассказе La Patrie Reconnaissante парижский таксист умирает долгой мучительной смертью от немецкого осколка, попавшего ему в живот. В «Одном» тридцатидевятилетний садовник, вдовец, отец единственного ребенка, умирает от осколка, застрявшего в пробитом черепе, а его «развороченное» бедро заражено газовой гангреной. А в «Промежутке» полупарализованный солдат, умирающий от менингита, всхлипывая, жалуется, что не хочет умирать. Как показывает Ла Мотт, война зиждется на ужасных страданиях этих и других совершенно «обычных» мужчин.

Что еще неприятнее, война, согласно Ла Мотт, строится на ужасных страданиях и невоюющих людей, в том числе детей. В «Бельгийском гражданском» в полевой госпиталь привозят десятилетнего мальчика, смертельно раненного немецкой пулей, и там его воспринимают как обузу. Французский врач проводит бессмысленную операцию. После чего раненые французские солдаты с возмущением слушают его стоны до глубокой ночи, пока он не умер. Ла Мотт саркастично комментирует: «На войне гражданские – дешевый материал, а ребенок, к тому же бельгиец, – дешевле некуда» (52). Но ее истинная мысль кристально ясна: отнята невинная жизнь, но, помимо сентиментальной медсестры и огорченной директрисы, никому на войне нет дела до жизни ребенка.

Схожим образом в рассказе «Происшествие» в аварии на парижской улице при столкновении его перегруженного фургона с запряженной лошадью коляской тяжело пострадал мальчик-подросток. Вокруг быстро собирается толпа, а высокопоставленный военный чин в коляске, направлявшийся в Военное министерство, откидывается назад и подкручивает усы, нисколько не тронутый рыданиями и стонами юноши. И хотя это происходит вдали от фронта, мысль Ла Мотт ясна: те, кто затеял войну, пугающе равнодушны к страданиям.

В «Хирургическом триумфе» Ла Мотт рассуждает о потерях среди гражданских с иной точки зрения. В центре рассказа – парижский парикмахер, который неплохо устроил свою жизнь, его жена и сын, совсем юноша. Мальчик обучается искусству мытья, завивки и укладки волос, его ждет «радужное будущее». Но вот крепкого парнишку мобилизовали, «заставив сражаться за славную родину», и он был тяжело ранен. После нескольких месяцев в госпитале и множества операций его провозглашают «хирургическим триумфом» и отправляют наконец домой. И там наш парикмахер с ужасом видит, что «хирургический триумф» – это слепой калека, жалкий обрубок без ног, без рук.

Годы спустя американский писатель Далтон Трамбо напишет потрясающий роман «У Джонни есть оружие» от лица изувеченного солдата Первой мировой войны с ампутированными ногами и руками, к тому же слепоглухонемого. «Если моя книга на что-то и годится – то именно как антивоенное заявление», – говорил он[144]. Но Ла Мотт была первым автором времен Первой мировой войны, которая попыталась представить страдания полного инвалида, и описанная ею душераздирающая сцена встречи отца и несчастного сына является сильнейшим обличением войны.

В «Хирургическом триумфе» и не только в нем Ла Мотт подчеркнуто / наглядно напоминает читателю, что жертвами войны становятся не только мужчины, сражающиеся и погибающие на поле боя, но и их близкие. Самый короткий рассказ книги, «У телефона», о лежащем на столе в операционной человеке с «холодным, как лед, и пепельно-серым» телом, с вероятностью выжить один к десяти тысячам. Ему делают спинальную анестезию, и тщеславный хирург борется за его жизнь, а раненый вспоминает свой дом и свою жену. Ла Мотт пишет: «Он говорил о ней не переставая и с чувством» (106). И нам совершенно ясно, что она имеет в виду: война не только убивает мужчин, но разрушает браки, порождая миллионы военных вдов.

Ломает война браки и в других отношениях, как показывает Ла Мотт в «Женщинах и женах». Французские военные законы не допускают жен в зону военных действий, объясняет она, потому что они приносят с собой тревоги о доме и вообще «подрывают моральный дух армии». Однако они разрешают присутствие иных женщин, что «подбадривает и укрепляет войска». Ла Мотт сухо констатирует: «Парижских проституток в зону боевых действий, конечно, не пустят, но местные бельгийские девчонки докатились до того, что другие уже и не нужны» (76). Политика Военного министерства, таким образом, провоцирует супружеские измены.

До этого авторы военной прозы вообще избегали упоминать о сексе. Но Ла Мотт открывает неприглядную правду: местные женщины и даже совсем юные девочки продавали себя военным. Поставщик госпиталя, «толстячок в хаки», каждую ночь берет санитарную машину, чтобы переспать с женщиной милях в двенадцати. Как и старик-доктор шестидесяти четырех лет, сам уже дед, регулярно ездит в четырнадцатилетней девочке в соседнюю деревню. И даже священник при госпитале «шмыгал в деревню, чтобы провести ночь с девчонкой».