На передней линии обороны. Начальник внешней разведки ГДР вспоминает

Президент Народной Палаты Малеуда благодарит присутствующего доктора Герхарда Шредера за ответ на вопрос, касающийся цен на яйца, выясняет, что есть еще 20 заявок на выступление и передает слово министру Мильке. Внезапно я пробуждаюсь. Что же он скажет? Уже более 30‐ти лет Эрих Мильке член парламента. Сегодня он впервые выступает перед этой публикой. Парадокс: служебные обязанности министра он еще выполняет — правительство ушло в отставку уже 7 ноября и партийных функций у него уже нет, 8 ноября ушло в отставку Политбюро СЕПГ, это, должно быть, последнее выступление восьмидесятидвухлетнего министра перед общественностью. Я жду, что он станет заступаться за своих коллег и спасет в интересах министерства все, что можно спасти. Спустя некоторое время я слышу первое предложение. Намечается катастрофа. В этой напряженной ситуации, когда на улицах из громкоговорителей раздается «Штази — на производство», он говорит: «И мы поставляем выдающуюся информацию, которая так увеличила развитие, достигшее таких масштабов, которые мы видим сегодня не только касательно ГДР, а также социалистического лагеря». Меня бросает в жар после предложения: «Но я все-таки люблю всех людей». Министра открыто высмеивают.

На следующий день в Министерстве безопасности и Главном управлении разведки обод далась одна-единственная тема. Многие сотрудники видели в новостях, по меньшей мере сокращенную версию позорного выступления их министра, другие слышали об этом. Реакция была разной: от растерянной до саркастичной и циничной. Мы собираемся у руководства Главного управления разведки с секретарем нашей партийной организации Отто Ледерма ном и составляем проект резолюции. Это необычный ход. Мы, генералы и сотрудники Главного управления разведки, письменно отказываемся от нашего, пусть даже еще действующего, министра. Гнев, а также известная доля беспомощности, подталкивают нас. Мы извиняемся за выступление нашего министра и адресуем написанное президенту Народной Палаты Гюнтеру Малеуда.

В тот же день меня вызвали по внутренней связи на совещание. Эрих Мильке хочет рассказать ведущим сотрудникам Министерства безопасности о внеочередном заседании Народной Палаты. Что он хочет нам поведать?

Резолюцию я беру с собой полный решимости сказать Мильке, что Главное управление разведки не может подписаться под его словами и его выступлением вообще. По дороге я встречаю первого секретаря районного комитета СЕПГ Хорста Фельдбера. У него тоже есть определенное мнение по этому поводу. Мы вместе читаем написанное ранее. Очень быстро мы сходимся в том, чтобы представить текст Главному управлению разведки. Мы вместе направляемся в секретариат, регистрируемся и оказываемся в кабинете Мильке с большим конференц-столом и двумя рядами кресел.

Министр сидит за своим рабочим столом. Мы стоя докладываем о цели нашего визита и критикуем его выступление в Народной Палате. Я готов к приступу ярости с его стороны. Однако он остается спокойным. Он выслушивает все, не перебивая. Потом он говорит, что он нас не понимает, что все сказанное им, да и само выступление, было правильным. Единственная ошибка, о которой стоит упомянуть, по его словам, это то, что он не достал из папки листок, дабы иметь перед глазами краткий конспект подготовленной заранее речи. Таким образом, он, возможно, забыл сказать что-то, хотя, по большому счету, он все-таки выбрал правильные слова и не упустил ничего важного. У нас в ушах все еще звучит предложение, которым он взывал к собравшимся: «Я нисколько не боюсь отвечать вам, не имея плана своей речи. Я не подготовил заранее никакого реферата». Этим своим заявлением он нас совсем «убил». Я говорю ему еще раз, что в этой напряженной ситуации он сослужил плохую службу министерству и всем его сотрудникам. Так же спокойно, как и прежде, он принимает это к сведению.

Мы молчим. Затем Фельбер и я идем в кабинет, где должно состояться совещание, там уже сидят другие заместители министра и руководители важнейших отделов. По истечении короткого времени приходит Мильке. Он еще раз дает объяснения по поводу своего выступления, пытается оправдать его, выражает абсолютное непонимание нашего недовольства, однако не противится тому, что мы остаемся при своем. Это очень необычно.

Вдруг я замечаю, что перед нами сидит старый подавленный человек. Он больше не понимает значения своей деятельности. Он отчаялся, больше не соответствует тому представлению, которое есть о нем у большинства сотрудников Министерства государственной безопасности.

Мои мысли витают где-то далеко, и я думаю о министре, которого я знал до настоящего момента и на которого совсем не похож человек передо мной. Мильке тоталитарно руководит министерством. Его слово имеет силу, чье-либо еще — никогда. Некоторых людей он вообще не знает. И хотя он со всеми на «ты» и обращается иногда по фамилии, никому не придет в голову мысль общаться с ним, используя привычное для партии «ты». Лишь Маркус Вольф, Ганс Фрук и некоторые старожилы контрразведки используют это доверительное обращение.