На подступах к Сталинграду

Шофёр второй машины увидел гибель «камрада». Испугался до дрожи в руках и с силой надавил на педаль. Транспортёр громко рыкнул и рванулся вперёд. Скатился с горизонтальной обочины. Упал колёсами на откос и полетел вниз на повышенной скорости. Врезался носом в густую болотную жижу. Ушёл в неё до самой кабины и прочно увяз.

Заднюю часть «Ганомага» сильно подбросило на неровностях склона. Он совершил кувырок «через голову» и рухнул траками кверху. Тонкую крышу смяло, словно бумажную. Водителя свалило с сиденья и сжало, будто огромным капканом. Фриц попробовал освободиться. Немного подёргался и понял, что очутился в железных тисках.

Вода нашла в кузове десятки широких щелей. Ринулась в них мутной волной и заполнила весь объём без остатка. Поднялась над головою стрелка. Немного поколебалась и успокоилась.

Дрожащий фашист плотно сжал губы и перестал ненадолго дышать. Какое-то время он шевелился. Пытался выбраться из ловушки, но вскоре не выдержал. Горящие от отсутствия воздуха лёгкие сами сделали вдох. Грязная жижа хлынула в горло и забила трахеи. Спустя минуту с фрицем было покончено.

Увидев бесславную гибель машин и водителей, немецкие офицеры поняли, что технику спасти не получится. Отказались от этой глупой затеи, и больше никто из стрелков не садился в кабины. Они лишь хватали добро, лежавшее в кузовах транспортёров, и таскали всё поближе к болоту.

Поднятые машиной брызги взлетели так высоко, что их было видно даже с холма пушкарей.

«Видно, и эта «коробка» вышла из строя», – подумали они разом и продолжили артиллерийское дело. Загорелся седьмой «Ганомаг», следом восьмой и так далее, до последнего, замыкавшего дюжину.

Затем лейтенант осмотрел весь просёлок в бинокль. Убедился, что вся техника горит и чадит, и приказал добить «Т-4», шедший вторым от начала колонны. Да, у него была свернута пушка, но моторный отсек оставался в полном порядке, и его можно исправить за пару часов. Поставил сверху новую башню и отправляй снова в бой на врага.

С этим тоже справились быстро, и наконец наступила благословенная тишь. Лишь внизу, на дороге, продолжало трещать пламя пылавших машин да изредка хлопали патроны с гранатами, детонирующими от невыносимого жара.

Павел тоже взглянул на дорогу и с облегчением отметил, что там нет ни одной уцелевшей машины. Все фашисты тоже попрятались. «Значит, не зря мы тащили орудие так далеко, – подумал он и с благодарностью глянул на пушку, чья тяжесть до сих пор отдавалась в руках. – Хорошо она нам послужила. Вон сколько фрицев и техники с нею побили. Да если бы каждый расчёт сжёг хоть парочку танков, фашистам уже не на чем было кататься».

Затем его мысли потекли в другом направлении: «Теперь можно чуть-чуть отдохнуть и умыться. К тому же солнце стоит высоко, а время подходит к полудню. Так что пора бы что-нибудь съесть». Но всё получилось не так, как хотелось бойцу и другим советским солдатам.

На той стороне насыпи, что скрывалась от глаз пушкарей, кто-то отдал громкий приказ. Раздался десяток приглушённых хлопков. Над просёлком взлетели тонкие струйки дымков, и послышался тревожный нарастающий свист.

Что-то тёмное мелькнуло над Павлом. Пронеслось над высоткой и упало во двор, расположенный у подошвы холма. Большая часть врезалась в дом и сарай, где стояли упряжки уставших коней. Пробила тонкие крыши и пропала внутри.

Раздалось несколько приглушенных взрывов. Постройки рассыпались, как карточный домик. К небесам вознеслись тучи щепок и пыли, а руины окутались яростным пламенем. Из-под груды обломков послышалось громкое ржание. Секунду спустя оно превратилось в жалобный вопль существа, бьющегося в жестокой агонии.

– Ложись! – закричал заряжающий. Упал на карачки и, не разгибаясь, помчался к ближайшей щели, вырытой возле орудия.

Павел был миномётчиком. Палил «боевыми» в учебном полку, позавчера бил по фашистам, но сам не попадал под подобный обстрел. Вспомнил слова погибшего друга Ивана, сказавшего как-то на стрельбах: «Если ты слышишь звук падающего снаряда, значит, он летит не в тебя».

Парень вновь услышал хлопки. Рванулся к укрытию, которое приготовил ещё накануне. Ничком рухнул в тесный окопчик и постарался вжаться в него как можно плотнее. Глубина там была всего ничего, хорошо, если осколки пролетят над спиной, а не врежутся в тело.

Раздалась новая серия взрывов. Но, судя по дрожи, которую он ощутил всем худым и жилистым телом, снаряды попали в тот склон холма, что смотрел на фашистов.

«Фрицы взяли нас в вилку! – понял вдруг парень. – Сейчас врежут прямиком по орудию, и всем нам кранты. Можно броситься к краю высотки и скатиться вниз по откосу, но командир не разрешал покинуть позицию…»

Он не успел додумать нелепую мысль. Где-то возле него раздался оглушительный грохот. Затем, чуть правее, ещё и ещё. Почва под ним закачалась, как при буйстве подземной стихии. Атмосфера наполнилась частицами пыли. Стало так трудно дышать, что он уткнулся лицом в сгиб локтя и попытался сквозь ткань гимнастёрки втянуть в себя толику воздуха. За первым залпом ударил второй, за ним третий, четвёртый.