На полынных полях

Но сознание подло вернулось. Оно шипящей кислотой проело тонкую оболочку только что обретённого безмерного покоя:

«Смерть! Верните мне смерть!» – отчаянно взмолился он.

Антон сейчас хотел её так, как никогда не желал ни одной из женщин, и как ещё совсем недавно жаждал жить…

Своего тела он уже не чувствовал – его не было. Оставалось только сознание, которое неведомым образом, словно мыльный пузырь, содрогаясь, висело в полной пустоте и непроницаемом мраке, и в этой зыбкой сфере было заключено всё существо Антона.

…Примерещилось воспоминание из далёкой юности: шестнадцатилетний Антоха с Ленкой – его первой голенастой симпатией, спасаясь от дождя, случайно попали на представление какой-то заштатной цирковой труппы, которая даже не имела своего шапито и, кочуя по городам и весям, выступала на подмостках дворцов культуры и клубов.

Артисты там подобрались соответствующие: силовые акробаты – явно «после вчерашнего» – багровели от напряжения и обильно потели; двое мятых клоунов деланными голосами выкрикивали пошлые репризы; дрессированные собачки обречённо повиновались густо нагримированной даме в красном, как верхний фонарь светофора, атласном костюме.

Антона поразил единственный номер: невысокий сухопарый мужичок в чёрном трико и зелёной бархатной шапочке выдувал мыльные пузыри невиданных размеров. Он выстраивал и соединял их в замысловатые фигуры – одни были прозрачными, другие наполнялись табачным дымом из трубки, курящейся в левой руке артиста.

Тёмная сцена была искусно подсвечена цветными фонарями. В их лучах наполненные дымом разновеликие шары повисали в воздухе, как планеты призрачной вселенной, вращались вокруг своего создателя и беззвучно взрывались – это была прямо-таки космическая мистерия.

Завершился номер невероятной конструкцией из крупных пузырей, сопряжённых между собой и помёщенных друг в друга, а творец оказался внутри самой большой полусферы.

Радужное сооружение достигло метров двух в диаметре, наполнилось сизым дымом и лопнуло. Сам фокусник при этом таинственным образом исчез…

Воспоминание помогло Антону вернуться в себя, но ненадолго: он всё больше путался, воспринимая чьи-то чужие мысли, как свои, а своя память казалась чужой…

***

Невнятные голоса из ниоткуда заставили Нестерова напрячься.

Голоса приблизились, и из мрака проявились двое стариков. Антон сразу отметил, как удивительно они похожи друг на друга. Скорее всего, они были братьями-близнецами. Седые волосы и одинаково длинные бороды делали их практически неразличимыми, но один из стариков был одет в серенький старомодный костюм, а другой – в мундир полковника советской армии. У штатского подмышкой – пара толстых картонных папок, у военного совершенно несуразно висел на поясе тяжёлый меч в ножнах.

Невероятные старцы, не обращая на Антона никакого внимания, продолжали, видимо, ранее начатый разговор:

– Я, честно говоря, даже не представляю, куда эту мразь до суда пристроить, – говорил тот, что в мундире. – Может, у тебя какие соображения есть?

– Ну, он же офицером был, тебе должно быть виднее! – отвечал брат.

– Каким офицером? – возмутился старик с мечом. – Может, и был, пока не присягнул Несыти. Ему же только шерстью оставалось порасти или коростой зловонной…

Вслушиваясь в странный разговор, Антон не сразу понял, о ком идёт речь. Он вдруг обнаружил, что видит стариков, но не видит себя, своего тела. Это открытие окончательно повергло его в отчаяние.

Старик с папками, словно откликаясь на эти мысли, неожиданно повернулся к нему:

– А ты не удивляйся, Нестеров, – спокойно произнёс он. – Чтобы видеть и слышать, здесь тебе не нужны ни глаза, ни уши. Ты ведь всегда обходился и без них, когда о чём-то думал или видел сны.

– К-к-кто вы? – заикаясь, спросил Антон.

– Я теперь твой Анубис – проводник в царство мёртвых! – вместо брата ответил старик с мечом, и лицо его искривилось злой ухмылкой.

– Анубис … – начал, было, Антон и смолк, леденея от ужаса.

Старик-полковник брезгливо отошёл в сторону.

– Отмолить его некому? – спросил он.

Брат отрицательно покачал головой.

– А мать?

– Его мать в другом воплощении и молится о пятерых детях, которых она родила в Мозамбике – они мрут у неё там от голода один за другим, и живы только двое, к тому же она опять беременна…

– За что её так?

В следующий миг потрясённый Антон увидел свою мать, умершую одиннадцать лет назад от рака груди.

Она, ещё до болезни, круглая и ухоженная, в дорогих перстнях, сидит в своём кабинете в районном собесе, и раздражённо отчитывает какую-то невзрачную беременную женщину, стоящую перед ней. Рядом с женщиной – худенькая девочка лет пяти.

– Куда вы их всё рожаете, если содержать не можете? На государство надеетесь? Так оно тоже не резиновое! Нет у нас мест в детских садах, женщина, понимаете? У меня очередь – триста человек!

Женщина со слезами закрывает за собой дверь.

Мать поворачивается к своей сотруднице, сидящей за столом в углу:

– Самки тупые – плодят нищету, а потом пороги околачивают! – с презрением заявляет она. – Ну, разве не так, Серафима Викторовна?