И за Победу, и за мир, за здоровье Светозара и его дочки – тост шёл за тостом, вино было отменным, и контрразведчики так приложились к щедрому бочонку, что старику, тоже изрядно опьяневшему, пришлось звать на помощь соседа, и уже вдвоём они кое-как затащили бесчувственных парней в дом, уложили по койкам…
Капитан Зайцев погиб спустя несколько дней: женщина на улице случайно опознала предателя, бывшего агента гестапо, и сообщила об этом первому встреченному советскому офицеру.
Им, на свою беду, оказался Аким Зайцев, он бросился за предателем – завязалась перестрелка…
С тех пор минуло больше полувека, но Растопчин и теперь помнил, как гудела наутро после Дня Победы у него голова…
Чья-то нежная прохладная ладонь ложится на горячий лоб, и сразу снимает боль. Становится необычайно легко, и генерал даже перестаёт чувствовать своё тело.
Он открывает глаза и замирает от изумления: ему открывается огромный весенний сад с раскидистыми и буйно цветущими яблонями, их стволы у подножий утопают в яркой свежей траве, а ветви, смыкаясь поверху, образуют бесконечный тоннель из зелёной листвы и розоватых соцветий.
Под деревьями – длинный, грубо сколоченный из дубовых досок стол, за которым на широких скамьях сидят солдаты и пьют вино – это их нестройный громкий говор вернул Растопчина из забытья.
– Проходи, воин! – тихий девичий голос за спиной заставляет вздрогнуть. – Здесь тебя помянули добром!
Обернувшись на голос, он встречает синие глаза, полные любви и нежности. Стройная девушка в новенькой гимнастёрке улыбается ему светлой улыбкой. У неё на плечах погоны сержанта с медицинской эмблемой, и он счёл бы её санинструктором или медсестрой, но что-то в облике девушки явно не так.
В следующее мгновение Растопчин понимает – таких длинных, распущенных и льющихся до пояса золотыми струями волос у сержанта медицинской службы просто не может быть по уставу. Но неуставной вид и необычное обращение девушки его не удивляют, наоборот – в нём всё больше крепнет ощущение, что, наконец-то, чёрт знает – откуда, он попал к своим.
Сергей ответно улыбается белокурой красавице и возвращается взглядом к столу. Ему кажется, что он проснулся в далёкое майское утро сорок пятого года, и эти ребята за столом шумно празднуют Победу.
– Серёга! – с ближнего края скамьи вскакивает капитан Зайцев, радостно обнимает Растопчина и тащит за стол, где уже освобождается место, и в жестяную солдатскую кружку течёт для него из кувшина красное пенистое вино.
Душа растворяется в ликовании майского утра, и кажется ей, что это опьянение светом, радостью, предчувствием любви и небывалым внутренним покоем продлится бесконечно…
Тревога пробилась исподволь: боковым зрением Сергей отметил, что люди, сидящие подальше, как только он перестаёт смотреть прямо на них, неподвижно застывают каждый в своей позе и выглядят призрачными голографическими фигурами.
Растопчин прикрыл глаза, тряхнул головой и тут же перепроверил своё неприятное открытие. Картина повторилась – улыбающийся майор-танкист весело подмигнул ему, но сразу замер с полуприподнятым стаканом в руке, как только Сергей перевёл взгляд чуть в сторону.
Всмотревшись в дальний край стола, Растопчин обнаружил, что там, среди привычных защитных гимнастёрок, контрастно выделяются расшитые позументами синие и зелёные мундиры с цветными отворотами, кое-где – и гусарские ментики, а на головах у пирующих солдат – и высокие кивера, и треуголки с белыми плюмажами, а ещё дальше поблескивали островерхие шлемы-шишаки…
– Где это мы и что с нами, Аким? – задыхаясь нарастающей тоской, спрашивает Растопчин сидящего рядом Зайцева.
Аким держит двумя пальцами смятый мундштук только что раскуренной папиросы и с удивлением смотрит на Растопчина:
– Ты это о чём, Серёга? – в следующее мгновение по лицу его пробегает резкая тень, и он вскакивает, отбрасывая свою папиросу и наспех оправляя гимнастёрку. – Виноват, товарищ генерал-лейтенант!
Цветущее утро мгновенно гаснет. В нахлынувшей слепой темноте возвращается дикая головная боль, но тут же исчезает. Причина её известна Растопчину, она проста, но он никак не может сосредоточиться и вспомнить эту причину…
Непроницаемый мрак начинает медленно сереть. Холодный свет, проникая сквозь веки, возвращает угасшие мысли.
Происходящее не укладывалось ни в одну из незыблемых конструкций, из которых состояло до сих пор его понимание мира.
Растопчина воспитали на всепобеждающих идеях диалектического и исторического материализма и сделали убеждённым атеистом. Тем не менее, к людям, верующим в загробную жизнь, он относился с сочувствием, полагая, что не каждый способен выдержать осознание неминуемой смерти, а потому слабые пользуются религией, как душевным наркозом, снимающим страх.
Ещё на фронте он не раз видел, как под обстрелом или бомбежкой призывали Бога на помощь даже комсомольцы с коммунистами, и его это не удивляло…