На полынных полях

…Захлопнув за собой дверь, он вернулся в холл, и тут же в ужасе отшатнулся к ближайшей стене: спиной к нему у горящего камина стоял человек, которого он никогда реально не видел, но узнал мгновенно – это был Другой.

– В обморок – не падай! – знакомый голос прозвучал с привычными интонациями, что окончательно повергло Валерия Сергеевича в тупое оцепенение.

– Я ведь предупреждал, – продолжил Другой, – совершить задуманное твои братья по разуму тебе не позволят! Думаю, тебя не удивит, что кое-кто из твоего персонала давно работает на Моссад и МИ-6, и половина твоих секретов украдена!

– Они ничего не стоят, те секреты, без моей ключевой программы! – с усилием приходя в себя, возразил Лазаридис и ватной рукой ощупал на груди заветную флэш-карту.

– Затем я и пришёл! – Другой упорно не поворачивался лицом. – Снимай свой талисман и прямо сейчас брось в огонь! – решительным жестом он указал на камин.

Валерий Сергеевич взмок и почувствовал, как крупно сотрясаются его колени.

В следующее мгновение у него промелькнула шальная мысль, которая показалась ему спасительной:

– Постой! – с храбростью обречённого зайца воскликнул Лазаридис. – С какой стати ты тут раскомандовался? Ты ведь моя химера – тебя нет в реальности!

Плечи Другого затряслись от беззвучного смеха:

– Ты знаешь, что такое реальность? – с нескрываемой издёвкой спросил он. – И даже сможешь растолковать мне, убогому, куда девается дырка от съеденного бублика?

Другой повернулся к Лазаридису лицом:

– Кто из нас чья химера – не твоего ума дело! – он протянул руку. – Флэшку отдай!

Валерий Сергеевич взглянул на своего двойника, вздрогнул всем телом и рухнул на колени:

– Дай мне шанс! – отчаянно взмолился он. – Ты же знаешь: у меня всё готово! Завтра я всё исправлю!

Другой подошёл и бесцеремонно взял Лазаридиса за трясущийся подбородок:

– Конечно исправишь! – его пальцы были холодными, как лёд. – Конечно исправишь, друг мой! Но только не завтра, а вчера. И в ином месте!

Другой сорвал с шеи Лазаридиса золотую цепочку с флэш-картой и мягко толкнул его в лоб…

…Спасительные мурашки роем заплясали под основанием черепа и быстро распространились по всему телу. Лазаридис обмяк и опрокинулся на овечьи шкуры. Теперь, умирая, он понял всё, и последним отражением гаснущего сознания стали жёлтые, неподвижные глаза Другого с узкими щелями зрачков…

***

…У ворот громко брехали псы. Лай был злобным – явно на чужих.

Боярин Данила Онежский, прозвищем Лобан, гостей об эту пору не ждал и недовольно насупил брови:

– Помолчи-тко, Лутоша! – сказал он худому, жидкобородому старцу, сидящему у него в изножии, и поднялся с широкой лавки, покрытой медвежьей полстью. – Когой-то лешие к нам завели, на ночь глядючи?

В малое оконце верхней светлицы ворот почти не видать, боярин ткнулся, было, головой в проём, но снова вернулся на лавку:

– Годи пока!

Тут же в горницу вбежал один из дворовых мужиков:

– Батюшко-боярин! – вбежавший переломился в поклоне. – Некий чернец к тебе, кричит – по делу важному, волею архиепископа!

– Один?

– Сам-третей, все – верхами!

Данила помрачнел:

– Накормите их, вином зеленым напоите изрядно, дабы не шастали! И – в избу гостевую! Да приглядывайте мне за ними! – распорядился он. – Поутру их приму, а сейчас, скажите – неможется мне!

Не любил боярин гостей незваных, а уж чернецов – тем паче: терпеть-то он их терпел, и прокормы исправно монастырям возами целыми слал, но вся эта братия во монашестве, как, равно, и попы – были сердцу Лобана не лепы.

Зато окаянных гусляров-песняров, сказителей-былинников да басенников – тайно привечал, прятал частенько у себя на подворье.

Старый Лутоша-былинник как раз был одним из них, баять начнёт – зачаруешься: речь напевная, словеса мудрые – истинный Баян…

– Уж ты не обессудь, Лутонюшко! – боярин положил могучую долонь на плечо старика. – Не дослушать ныне сказок твоих! Мнится, по твою душу чернецы-то прибежали, да я не выдам! Ужо, зелья винного упьются они, спать повалятся, тогда человек мой спроводит тебя в место надёжное – там до весны и перекукуешь!..

***

…Когда Серж Гольдштейн вошел в главную студию, инструмент вторжения в систему уже был обнаружен, и теперь специалисты внимательно изучали устройство, извлечённое из ботинок Вуйковича.

– Опять подкованная блоха? – криво усмехнулся Серж, заметив на столе растерзанные башмаки.

– Нет, блохой его, пожалуй, не назовешь! – Зден мрачно обернулся на тело пленника, с которого теперь была сорвана вся одежда. – Одно пулевое, одно ножевое и три осколочных ранения, полученные в разное время. – сообщил он. – Это матёрый военный волчара, которого я, к сожалению, недооценил!

Один из двоих «альпинистов», подошедших следом за Гольдштейном, при этих словах подобрал с пола ветровку и накрыл Вуйковича.

Зден одобрительно кивнул.

– Что это за люди? – спросил у Гловацкого Серж. – Почему я их не знаю?

– Друзья! – невозмутимо ответил Зден. – Я позвал их на помощь!

Оглянувшись, Гольдштейн заметил, что среди суетящегося персонала таких «друзей» было больше десятка. У всех – короткие израильские автоматы Х95, чем-то напоминающие ручные электродрели.