На полынных полях

В нижегородской земле вместе со скоморохами и медведей потешных казнили люто…

– Душно от них, от чернецов-то! Ох, душно на Руси! – задумался Лобан, взял бороду в горсть. – Ты вот что, Первуша: сей же день казну приготовь, припасов поболе, да свези ночью тайно в пещеры – ко старцам нашим, и тут же назад ворочайся…

***

…Беда одна не ходит – другую за собой ведёт.

И седмицы не прошло, как иеромонах Виргиний с иноками у боярина Лобана побывал, а уж на подворье – опять гость нечаянный: прибежал с Москвы конюх Радим. Вести привёз – чернее некуда, да и утешенье последнее – внучку спас.

Суров муж боярин Данила, а как про дочерь Алёну, невинно убиенную, услыхал и внучку на руки принял – заплакал прилюдно, слёз горючих не стыдясь, иже с ним и все зарыдали – от беды лютой, что накрыла уже Лобаново подворье страшным своим крылом…

К ночи собрал у себя Данила Лобан самых близких и верных ему: сына млада Радогоста, сокольничего Первушу, начальника стражи вотчинной Олега прозвищем Вепря, старых сотников Димитрия Сухаря да Юрия Недоруба. Позвали на совет и конюха Радима – приблизил его боярин со дня сего, как родного.

Поведал Радим, как всё было на Москве.

Слушали, лбы морщили, пястьми бороды мяли да теребили, вздыхали тяжко.

– Ежели Кокору погубили, скоро – и мой черёд! – молвил Данила. – Обезумел государь! А ведь мы с ним в поход Ливонский ходили, в сраженьях бок о бок стояли, чуть не братьями нас с Кокорой называл!

Хмурый Вепря подвинулся на лавке поближе, саблю в ножнах на колена положил:

– Вели, батюшко-боярин, – молвил. – Что делать-то будем?

Поднялся Данила, и все встали.

– Ты, Радогост, с Радимом ныне же в пещеры дальние уйдёте! – приказал он сыну. – С вами Первуша и сотники оба. Первуше и сотникам – назад воротиться, Радогосту и Радиму – в пещерах оставаться, чего бы здесь ни случилось. Внучку мою, Настасью, вам доверяю – берегите её пуще глазу! Сами умрите, а она чтоб жила! Как дальше быть – старцы научат, а вам же слушаться их, как меня!

Обернулся боярин к главному своему стражнику:

– Тебе, Вепря, наказ особый, самый тяжкий, потому и при всех загодя его даю: как прискочут меня имать, сам ворота растворишь, а страже разойтись велишь.

– Как же, батюшко! – обиженно воскликнул Вепря. – Позору-то…

– Не о позоре мысли! – строго перебил его Лобан. – Плетью обуха не перешибить: меня не спасёте, а коли дружину опричную на себя накличем – кровью тут всё зальют по колена да огнём спалят!

Понурился Вепря, выдохнул:

– Воля твоя, боярин Данила!

– Зато уж как снега сойдут, подступы к дальним пещерам под строгий пригляд возьми. Коли ищейки Виргиниевы туда сунутся – никого живым не отпускать, следов не оставлять, а через надёжных людей уже загодя слухи там-сям нашёптывать: про чудищ лютых, неведомых, что якобы окрест пещер обитают. Понял ли?

– Понял всё, батюшко!

– По петухам полуночным – выступайте! И помогай нам Силы Небесные!..

***

…Старцы-пещерники боярышне Настасье немало обрадовались, к Лутоне-былиннику её подвели:

– Вот тебе, почтенный Лутоня, и помощница, и ученица! Сказкам да песням её обучи, былины стародавние все, что сам помнишь, поведай – сим и подвиг сотворишь великий!

Юному Радогосту чудными показались эти слова, как и сами старцы, коих он раньше не видывал, хоть и поминал их боярин Данила частенько. Из речей отцовых выходило, что были братья-пещерники ведунами да кудесниками, за то и гонимы были они попами свирепо. И Первуша как-то сказывал – кабы братьев сих Виргиний поимал, то живьём бы и сжёг немедля – тако страшны да опасны они ему были!

– Что же это за подвиг такой – девчонке сказки сказывать? – удивляясь, спросил Радогост, который, по юности своей, иных подвигов, кроме ратных, даже измыслить не мог.

Один из братьев улыбнулся, руку ему на плечо положил:

– Всё, что Лутоня поёт да сказывает – есть ключ животворящий, души наши питающий и осветляющий. Покуда ключ сей храним – будет стоять и земля русская, а коли иссякнет он, али затоптать его ворогам позволим – тут и Руси конец! Запомни это накрепко, юный боярин!

– Так Настасья-то мала совсем, что курёнок! – ещё пуще удивился Радогост. – запомнит ли всё?

– Мала да разумна! – старец задумался, глаза на огонь устремил, заговорил будто сам с собой. – Будет день, и приведут отроку-арапчонку некоему няню добрую, именем Арину Родионовну, станет она ему песни петь, да сказки сказывать, что от бабки своей восприяла, а та – от своей бабки, именем Настасья Радимовна, и быть тому отроку славну и незабвенну по всей Руси великой…

– О чём ты, старче, бормочешь? – тронул его Радогост за рукав.

Очнулся старик:

– Помнишь, как отец-то намедни наказывал тебе да Радиму: берегите Настасью – пуще глазу?

– Помню!

– Вот и ладно, молодец! – старец снова улыбнулся. – Ступай, помоги там поклажу от входа перенести…

***

…Боярина Данилу поимали, на Москву в железах сволокли, тамо же в измене государевой и в ереси бесовской завинили. Палачи московские расстарались изрядно: в подземельях пытошных страдалец Лобан и дух испустил.