На привязи (СИ)

На языке опять повисло слово «люблю», и Марик едва сдерживался, чтобы не подлететь к Антону, не прижать его к стене. Не начать говорить, убеждать, пока он не поверит, что ничто в жизни не имеет такого значения, как он, все прошлые отношения — шелуха, развлечение, просто повод потрахаться без резинки, но сейчас, сейчас нет ничего более важного, чем… Он крепко сжал зубы, чтобы не проронить ни слова. Его предыдущее признание и так шокировало Антона. Незачем усугублять ситуацию. Вот забавно ведь как: за ним охотилась дочка Спилеца, а все, о чем он сейчас может думать, — его сумасбродная, невыносимая любовь.

— Мне вроде как обидно, — с удивлением сказал Антон. — Ты мне не врал, просто недоговаривал, а я все равно чувствую себя обманутым. И ты бы хоть раз…

— Хоть раз что?

— Помнишь, что ты в больнице мне говорил?

Антон сел на стол рядом с Мариком.

— Помню.

— А почему ты ни разу не попытался мне признаться, что чувствуешь? — нерешительно спросил Антон. — Ни в школе… ни после. Хоть бы анонимную записку послал, раз дошел до того, что вены резал.

— Не приходило в голову.

Марик солгал. Он постоянно хотел сказать, что влюблен, искал повод остаться наедине, а перед тем, как уйти из школы в спецтех, почти решился огорошить Антона этим признанием, но в последний момент испугался. Да и что бы он получил в ответ? Тычок в зубы в лучшем случае. В школе его ненавидели, ему не на что было рассчитывать. И уж если сейчас Антон отталкивает его любовь, как объятия чумного, то что говорить о прошлом?

— Тебе постельный режим прописан, — неловко сказал Антон. — Слезай со стола… Я отвез твою маму до дома, хотя она протестовала. Ты ее сильно расстроил.

— Нечего было ее привозить, — раздраженно ответил Марик. Он остановился у двери кабинета вместе с Антоном. — А ты куда?

— Я тобой, — смутился Антон. — Впрочем, я могу и не…

— Нет, пошли. Извини.

Антон едва заметно усмехнулся.

В комнате слова перестали быть нужными. Силы покинули Марика, словно вся энергия разом ушла из тела, и подкосились колени. Антон, поймав его, взял на руки, несмотря на все протесты, и понес к кровати. И — поцелуи, долгожданные, нежные, такие же, как и раньше. Марик потерялся в них. Не позволяя Антону отстраниться, безмолвно говорил: прекрати думать, что я больной и меня надо беречь, если что меня и вылечит, то лишь ты. И Антон, похоже, услышал. Одежда оказалась на полу, Марик раздвинул ноги, и от осторожности Антона его унесло не меньше, чем если бы он заломил руки и жестко выебал, заткнув рукой рот.

Марик в изнеможении растекся по постели, Антон, глубоко дыша, рухнул рядом. Скользнув ладонью по его влажной от пота груди, Марик ощутил себя цельным и счастливым. Но это чувство исчезло, стоило Антону заговорить:

— Я не хочу быть причиной того, что ты себя калечишь. Не хочу быть виновным. — Он повернулся на бок, оперся на локоть и дотронулся до шрама на руке Марика: — Не хочу, чтобы это из-за меня… или это, — он коснулся его груди. — Ты понимаешь?

— Но…

Ты не причина? Не твоя вина? Марик не смог подобрать слов. Как объяснить, что все это ради Антона, но он не имеет никакого отношения к боли и страданиям? Как сказать, что он не провинился, хотя в мыслях Марика был он и лишь он один? Марик так и не закончил фразу.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Не думай об этом, хорошо? Просто… просто не думай.

Он обнял Антона и натянул на плечи одеяло. Закрыл глаза.

День был замечательным — ведь они провели его вдвоем. Вместе обедали и ужинали. Пока Марик, не до конца оправившийся, заснул, Антон сидел рядом и читал книгу. Потом Марик принял душ, готовясь ко сну, и вынул из шкафа чистые полотенца, а спать предложил Антону голым.

— Мне бы домой, Лучика покормить, — виновато сказал Антон, и у Марика опустились руки. Полотенца полетели на пол.

— А я? — тихо спросил он. — Я думал, что близкие нужны, чтобы было, кому заботиться о тебе, пока ты ослаб. Разве ты мне не так говорил?

Антон натягивал носки, и уши его становились красными.

— Пожалуйста, — глухо попросил он. — Не дави на меня. Я туда и обратно, хорошо? Ты и не заметишь, как я вернусь.

Марик сник. Вдруг вспомнил, что ему мерещилось в больнице: долгий и глупый сон о том, что его счастью мешает собака Антона, а вот стоит от нее избавиться… Он забрался под одеяло и лег лицом к стене.

— Ладно. Иди. Не возвращайся, тебе все равно завтра на работу. Ибо, пока заявление не подписано, у Оливера всегда для тебя дела найдутся… Дверь за собой захлопни.

Антон тронул его за плечо.

— Ты ужасная истеричка. Марик, посмотри. Марик…

Определенным даром убеждения Антон все же обладал. Марик перекатился на спину. Перед его носом качался на брелоке ключ, плоская карточка с чипом.

— Тебе же все равно заняться будет нечем, — нарочито жизнерадостно сказал Антон. — Заходи. Если приберешься или еду свою диетическую приготовишь, я против не буду.

Марик схватил ключ и рывком сел.

— Дорогой, я хотя бы истеричка, а ты просто полоумный, — ласково сказал Марик. — Меня твоя псина убьет, как только я дверь открою.

— Он стал спокойнее, — упрямо сказал Антон. — И тебе лишь бы придраться.