На привязи (СИ)

— Ну, отчего же… он сказал, что любит тебя. Просто не всегда ритмы наших чувств совпадают, — с несвойственной для него серьезностью сказал Оливер. — Любовь совсем не равноценна, Марик. Почти всегда один любит другого больше. А другой, может, и вовсе не любит. Это какие-то высшие сферы, в которых мы ничего не смыслим. К тому же, знаешь ли, любовь нельзя заслужить. Она или есть, или ее нет. Если есть, то она остается навсегда.

Он замолк. Может, он имел в виду, что у Марика есть еще шанс на взаимность?

Марик перевел взгляд на букет. Белоснежные розы.

— Хоть записка там есть? — с надеждой спросил он.

— Нет. Я проверял. И мне он ничего не сказал. Он меня ненавидит, похоже, — усмехнулся Оливер. — Что-то мне подсказывает, что в Альянсе ускорят твое восстановление в должности.

— Чудесно, — без особых эмоций произнес Марик. — Я на фронт поеду.

— Угу, — недоверчиво буркнул Оливер.

— Нет, правда. Не хочу оставаться в Пространстве. Буду воевать. Я умею.

Оливер покачал головой.

— Он ведь не оценит этого, Марик. И не кинется за тобой. Ты просто умрешь там.

— Ну и плевать.

— Мне не плевать, — разозлился Оливер. — Твоей матери не плевать. Не приходило в голову, что некоторым людям будет больно, если ты умрешь? Некоторые никогда тебя не забудут?

Марик отвернулся от него и уставился в окно.

Позже оказалось, что Оливер ухитрился задействовать все свои связи, и Марика насильно поместили в психдиспансер. Он бесновался, едва не плакал от отчаяния, но его закрыли в белой палате и облепили прекрасно знакомыми пластырями. Пока в кровь поступало успокоительное, Марик глотал слезы и смотрел в потолок. Ему объявили, что это минимум на два месяца, а дальше посмотрят по состоянию. И кто это сделал! Лучший друг! От Антона не было вестей. Марик мысленно попрощался с ним. Что ж, зато Антон какое-то непродолжительное время любил его. Может, пару минут, пока Марик терял сознание у него на руках. Есть что вспомнить и чем гордиться.

Ко второй неделе пребывания в диспансере он начал получать удовольствие. Кормили неплохо, почти с учетом его привычной диеты, давали гулять по саду. Там же, на природе, если была хорошая погода, а в плохую — в просторной беседке, устраивали занятия по йоге, снабжая каждую асану монологами о психологическом комфорте. Каждый день приходилось беседовать с психиатром. Поначалу Марик зажимался и угрюмо молчал, а потом вдруг начал говорить, и уже не смог остановиться. Выложил все, начиная с травли в школе и заканчивая последней беседой с Антоном. Рассказал про Лайлу и Мишеля, двух предавших его людей, про Оливера, про Антона. Про собак… Он рассказал все, из него вылетели, как бабочки, все воспоминания и все слова, и он ощутил себя опустошенным и легким, точно воздушный шарик. По диспансеру гуляла кошка, и Марик находил утешение, наглаживая ее. Он бы гладил ее часами, но своевольная рыжая мурлыка сбегала.

Потом его выпустили — одновременно с тем, как пришло письмо из Альянса. Его призывали на службу в обтекаемой форме. Вроде бы мобилизация, а вроде можно отказаться.

Он раздумывал неделю. Желание отправиться убивать диких поутихло, и он понял, что то была просто очередная истерика. Убивать он не хотел.

Зато понял, чем действительно стоит заняться: поиском завербованных учеников Мишеля. Выяснить, кто сотрудничает с преступниками, и отдать под трибунал. Отсечь гидре все головы. И он вернулся, получил мундир, ему торжественно повесили еще одну медаль. За что именно, Марик не смотрел, все равно медалями Альянс награждал почти всех и без разбора. Он собрал список всех учеников Мишеля, отметил некоторых в качестве первых целей и стал собирать вещи в командировку.

Провожать его пришел только Оливер. Вечером, посреди беседы, раздался звонок в дверь.

— Я никого не жду, — сказал Марик и остался сидеть.

Оливер допил чай.

— Ты хотя бы посмотри, кто там. Интересно же.

Звонок раздался еще раз. Марик нехотя поплелся к двери. Спать уже хотелось. Он открыл не глядя и остолбенел. А кто еще мог прийти, впрочем…

— Тебя, говорят, можно поздравить? — натянуто спросил Антон.

Марик окинул его взглядом. Видно, что готовился к встрече. Гладко выбрит, рубашка отглажена. Красивый… любимый до того, что сердце сжимается.

— Проводить пришел? — прохладно спросил Марик, и тут же словно прорвало, и слова посыпались: — Хоть бы раз навестил в больнице, или букетик уродливый еще раз прислал, или позвонил, незачем являться, когда уже поздно… Не делай вид, словно тебе не плевать на меня.

— Мне не плевать, — неловко сказал Антон. — Марик, пожалуйста, хоть послушай…

— Разве я могу тебе в чем-то отказать? — горько воскликнул Марик.

— Я знаю, что не можешь, — тихо ответил Антон.

В коридор выглянул Оливер.

— Мне уже пора, пожалуй. Общайтесь, ребятки.

— Он запретил мне тебя тревожить, — угрюмо сказал Антон, исподлобья глядя на Оливера. — Наговорил, что лучше тебя знает, и это я виноват, что ты в диспансер загремел…