На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

К негодованию, вызванному таким мягким обращением к французам, у Шишкова добавился страх, вызванный победами Наполеона, удачно начавшего новую кампанию. В этом состоянии госсекретарь едва не разорвал уже заранее написанный им манифест на взятие Парижа и написал собственное воззвание к французам, в котором излил всю горечь, вызванную в нем этим народом. «Правда», которую Шишков высказывает французам, заключается в том, что «отпадшие от веры и богопочитания, остроумные и злочестивые писатели, изгнав из сердец ваших страх Божий, подняли в них бурю страстей, помрачивших ум ваш и погрузивших вас в бездну пороков и преступлений» [Шишков, 2010, с. 581].

Шишков противопоставляет Францию остальной Европе. Россия в этом отношении является частью европейского мира, и, хотя в данном случае она особо не выделяется, тем не менее подразумевается, что именно Россия является главнейшей из европейских стран, так как она сыграла главную роль в борьбе с Наполеоном. В другом месте Шишков писал: «Россия, первейшая виновница освобождения Европы, и следовательно первая в сем общем союзе держава» [Там же, с. 557]. Впрочем, представление о России как части Европы для Шишкова не имело существенного значения, так как общеевропейские интересы он видел скорее в отрицательном смысле – в борьбе с Францией, а не в позитивном – выработке каких-то общих подходов в мировой политике. Поэтому сближение России с Европой носило для него окказиональный характер. Более важным для Шишкова было подчеркнуть превосходство России над остальной Европой: «Мы претерпели болезненные раны; грады и села наши, подобно другим странам, пострадали; но Бог избрал нас совершить великое дело; Он праведный гнев свой на нас превратил в неизреченную милость. Мы спасли Отечество, освободили Европу, низвергнули чудовище, истребили яд его, водворили на землю мир и тишину, отдали законному Королю отъятый у него престол, возвратили нравственному и естественному свету прежнее его блаженство и бытие; но самая великость дел сих показывает, что не мы то сделали. Бог для совершения сего нашими руками дал слабости нашей свою силу, простоте нашей свою мудрость, слепоте нашей свое всевидящее око» [Там же, с. 348].

Более важную для него нравственную сторону победы Шишков видел в том, что русский народ оказался незатронутым французским влиянием. В письме к Я.И. Бардовскому от 11 мая 1813 г. Шишков противопоставлял развращенному «ядовитыми книгами» французскому народу русский народ, у которого «не было никогда иных книг, кроме насаждающих благонравие, – иных нравов, кроме благочестивых, уважающих всегда человеколюбие, гостеприимство, родство, целомудрие, кротость и все христианские нужные для общежития добродетели» [Шишков, 1870, с. 326]. Русский народ противопоставляется Шишковым не только французам, но и русскому европеизированному дворянству, являющемуся «нравственным рабом Франции». Поэтому победа над французами мыслится Шишковым не только как военная победа над внешним неприятелем, но и как внутреннее освобождение русского дворянства от ига галломании: «Бог не наказал нас, но послал милость свою к нам, ежели сожженные города наши сделают нас Рускими» [Там же, с. 237].

Соотношение России и Европы на протяжении войны 1812–1814 гг. Шишкову представлялось следующим образом. В 1812 г. Россия одна противостояла всей Европе и защищала не только собственную государственность, но культурную идентичность. В 1813 г. Россия спасала Европу от французского ига, и в этом смысле она противостояла Европе, как освободитель – освобождаемому народу и Франции, как орудие в руках Бога – караемому им народу. В 1814 г. Россия вместе с уже освобожденной Европой противостояла Французской революции как олицетворение старого порядка.

Реставрацию Шишков понимал примерно так же, как и Жозеф де Местр, противопоставлявший ее революции, как выздоровление – болезни. Как и Местр, Шишков не признавал необратимыми процессы, порожденные революцией и последующими событиями. Революционные взрывы ему представлялись препятствиями на пути естественной эволюции. Он видел в них болезнь, за которой должно последовать либо выздоровление, либо смерть. Сама Французская революция, в его представлении, стала Божьей карой французам за их безбожие, а Наполеоновские войны – Божьей карой Европе и России за их подражание французам. Но, покарав народы за отклонения от предназначенного им Провидением пути, Бог избрал Россию орудием восстановления изначального порядка.

* * *