На распутье средневековья: языческие традиции в русском простонародном быту (конец XV-XVI вв.)

Для восстановления необходимого объема производства, с точки зрения средневекового человека, требовалось восстановить некогда нарушенный сакральный порядок созидательной деятельности, предполагавший запрет на осуществление определенных работ в дни покровителей этих видов труда[1251]. На выполнении такого порядка и настаивали лжепророки, демонстрировавшие своим видом не только связь со св. Пятницей и Анастасией, но и неблагополучие народа, нарушившего табу. Поэтому их проповеди, несмотря на постановления Стоглава, не могли не иметь резонанса у соотечественников.

Существенно отметить здесь участие в движении «лживых пророков» различных половозрастных групп, что говорит о его значимости для всего общества, а не только для тех, кто занимался запретными для среды и пятницы видами работ. Поэтому попытка И. Левин объяснить борьбу с народными проповедниками как с язычниками желанием церкви уничтожить неудобный для нее женский культ[1252] выглядит необоснованной — в Стоглаве обвинения выдвигались как против женщин, так и против мужчин.

И хотя впоследствии подобные прорицатели исчезли с православной сцены, как под влиянием церкви, так и по причине внутренних изменений самого русского общества, проводившаяся ими идея заповедных дней еще долго сохраняла свое значение для регламентации повседневной жизни не избалованных благоденствием крестьян. Оракулы же после активизации в конце XVII в. борьбы с теми, кто имел внешние атрибуты юродства[1253], окончательно утратили связь с христианством и оставались элементом оппозиционной языческой культуры, пророчествуя исключительно от имени бесов, а не святых, как это видно на примере кликуш.

Заключение

К эпохе образования единого государства в конце XV–XVI вв. Русь имела уже пятисотлетний опыт жизни в условиях православной культуры. Однажды попав на местную почву, христианство со временем приобретало все большую силу, развиваясь как вширь, так и вглубь, и включало в сферу своего влияния самые разные слои и группы общества. В результате в изучаемый период не только горожане, но и «крестьяне уже имели общее представление о догматах православной церкви, однако это не мешало им совершать языческие „молбища“»[1254].

Сохранение последних не только среди недавно крещеного инородческого, но и среди собственно русского населения вполне определенно прослеживается даже по тем отрывочным сведениям, которые обнаруживаются в привлеченных нами источниках. По сути дела, рядом с христианскими догматами достаточно долго продолжали существовать архаичные дедовские обычаи, имевшие наиболее прочные позиции в семейной обрядности. Письменные памятники описывают как поклонение старым языческим божествам, так и совершение в критические моменты календарного или биологического времени коллективных магических актов, призванных воздействовать на природные стихии и мир нави и обеспечить плодовитость и благополучие всего живого.

Русь не была оригинальна в этом плане. В других странах христианской Европы языческое наследие сохранялось ничуть не в меньшей степени. Капитулярий франкских королей 1667 г. среди запрещенных церковью деревенских обычаев перечислял ритуалы у могил, почитание лунных затмений, жертвы у источников, рвов и камней, шествия по отмеченным старыми тряпками и ветхой обувью тропинкам, сооружение домиков для лесных ритуалов, гадания по муке, изготовление идолов для ношения по полям и деревянных рук и ног[1255]. В поздней Византии в деревнях также безраздельно господствовал принцип локальности и повсеместно обнаруживалось нарушение ортодоксии, хотя в наибольшей степени оно было характерно для провинциальных регионов со смешанным населением[1256].

Именно соблюдение древних ритуалов обеспечивало преемственность в восприятии окружающей действительности, в том числе и в тех случаях, когда их исполнители уже не могли отчетливо объяснить назначение совершавшихся обрядов. По замечанию Л.А. Тульцевой, «обряд в патриархальных обществах не просто фактор социального поведения, в нем закодирована идеология этих обществ», это «коллективная память общины»[1257], из поколения в поколение воспроизводящая привычную «мифо-поэтическую картину мира»[1258]. Поэтому, как писал еще П.Г. Богатырев, «новые верования и обряды создаются редко: с изменением общества меняется только их форма и ритуальные предметы»[1259], но содержание в основе своей остается прежним. Такое положение вещей и обусловило непрерывное сохранение, а иной раз и развитие языческих традиций не только в продолжение всего Средневековья, но и в последующие эпохи. И потому трудно согласиться с Н.И. Зубовым, который считает, что восточнославянское язычество с его разбросанным по календарю культом предков не было для церкви серьезным идеологическим противником[1260].