На развалинах Мира

Ната рванулась обратно, но я сжал ее запястье до боли и, преодолевая сопротивление девушки, вытащил ее на поверхность. Жизнь Наты означала для меня гораздо больше, чем судьба погибающего Угара. Мы уже не могли ему ничем помочь, а, рискуя остаться внутри подвала, были бы замурованы так же, как и он. И, едва мы отбежали от входа на несколько шагов, как тяжелый валун, до сих пор, как скала, прикрывающий вход с одной из сторон, сдвинулся с места и наглухо запечатал лаз.

— Нет!

Ната рвалась их моих рук… Она кричала, плакала, обзывала меня такими словами, что я только стискивал зубы, понимая, что она не в себе сейчас…

А под ногами все дрожало и тряслось — мы с трудом сохраняли равновесие.

Это было далеко не то, что пришлось нам пережить в Тот день — но и в этом, самом сильном, за все время, после катастрофы, землетрясении, хорошего было мало. Это продолжалось довольно долго — около десяти минут.

Постепенно толчки стали ослабевать, а потом прекратились. Всюду стояла столбом поднятая ввысь пыль. Над холмом повисло облако, быстро сносимое сильным и пронзительно холодным ветром прочь. У нас стало скрипеть на зубах. Я силой усадил Нату на землю.

— Пить… — жалобно попросила девушка.

Я посмотрел в направлении ручья, из которого мы брали воду. Он был погребен под падающим песком и весь замутнен. Рассчитывать на такую воду уже не приходилось.

— Придется поискать подальше. Ручей забит грязью. Но вряд ли мы сможем сейчас найти чистую воду поблизости. Землетрясение засорило все источники.

— Угар… Он погиб?

— Не знаю, — я поджал губы. — Если жив… мы его выкопаем. Но сейчас стоит подумать о себе. Этот ветер заморозит нас к утру, на все сто процентов, и мы уже ничем не сможем помочь Угару.

Ната начала мелко-мелко дрожать — она выскочила на улицу совершенно раздетой — если не считать рубашки. Я, напротив, оказался только в штанах.

Холод, вначале не замеченный нами из-за шока, стал овладевать нашими телами…

— Мы не сможем попасть в подвал и там переждать?

— Вход завален большим камнем. Его нужно откапывать. А сейчас просто не до этого. Нам необходимо развести костер.

— У меня в кармане рубашки есть спички… я случайно положила их, когда готовила ужин.

— Случайности спасают нам жизнь. Но одних спичек мало — требуются еще и дрова.

Не в первый раз мы ночевали под открытым небом — но уже давно ни она, ни я не были так неподготовлены к подобной ночевке… Все наши теплые вещи остались внутри, под завалом. Одеяла и куртки, меховая обувь и перчатки — все находилось под многотонной массой, осевшего вниз холма. А ветер, как нарочно, усиливался, становилось все холоднее и холоднее. Ната, скукожившись и обняв колени руками, стала вздрагивать всем телом… она застывала. Смерть, которую мы избежали внизу, теперь угрожала здесь — в виде этого, не ко времени налетевшего, холода. Собственно, я ощущал себя не лучше — у меня зуб на зуб не попадал, выбивая дробь, с которой я едва мог совладать.

— Надо торопиться. Вперед! Нельзя сидеть на месте. Нужно бороться. Вперед,

Ната! Разожжем костер — продержимся до утра. А там… утро вечера мудренее.

Ната без слов поднялась — я видел, как ей плохо. Она не то что, собирать дрова — сама не могла сделать ни шагу.

— Держись. Пожалуйста держись, Ната.

Она согласно кивнула, не разжимая плотно сжатых губ. Так, как за предыдущие месяцы мы подобрали практически все, что могло гореть, то за дровами приходилось уходить все дальше и дальше, предпринимая довольно далекие вылазки. На всякий случай, в подвале всегда был большой запас приготовленных дров — но к ним мы не имели доступа. Найти, что ни будь, пригодное для разведения огня, мы могли только отойдя от холма на расстояние не меньше километра. Ближе было подобрано все. Ни у Наты, ни у меня не было обуви — пришлось идти босиком по промерзшей земле, сильно рискуя обрезаться об вылезшие в результате толчков острые концы ржавого железа и всяческих обломков. Жалея девушку, я, тем не менее, заставлял ее двигаться, собирать древесину. Оставаться на месте — означало замерзнуть.

Мы нашли несколько досок, какие-то ветки, вырванные из недр, даже бревно — возле него я остановился и принялся с ожесточением его рубить. Ната, вздрагивая и трясясь всем телом, пыталась разжечь огонь. Спички одна за другой гасли на ветру — она не могла даже удержать их в руках.

— Брось.

Я высмотрел вблизи покрытые мхом и землей плиты — под ними можно было хоть укрыться от ветра. Но, если земля вздрогнет еще раз — они окажутся нашей могилой… Я сплюнул, внезапно ожесточившись — Ну и что? Мы быстрее замерзнем, если что…

Ната безвольно закрыла глаза и стала опускаться на холодную землю.

— Не спи!

Она только кивнула, так и не открыв глаз. Я надрал мха, выбрал охапку посуше и отложил ее в сторону — на разведение огня, остальное бросил на землю, ей под ноги. Потом раскидал его на небольшом участке, и молча стал стягивать с Наты рубашку. Она только дернулась, но я уже уложил ткань на мох, а следом и саму девушку, животом вниз.