На развалинах Мира

Ната задрожала еще сильнее — земля вовсе не была теплой, и ложиться даже на ткань, оказалось не приятным делом. Но выбирать не приходилось. Я стал с неистовством растирать, мять, и безжалостно разогревать спину девушки.

Мои ладони от грубой работы и от постоянного использования рукояти топора или древка лука стали жесткими и покрылись мозолями. Спина Наты стала розоветь, потом покраснела, и, вскоре, она стала постанывать — мои прикосновения уже жгли ей кожу. Но я все еще не прекращал своих усилий, добиваясь того, чтобы выгнать из ее тела весь холод, успевший овладеть девушкой.

Ната жалобным голосом произнесла:

— Протрешь ведь… Уже горит все!

— Терпи.

Я быстро перевернул ее на спину. Ната охнула, пытаясь приложить руки, чтобы закрыть оголившуюся грудь — но я жестко убрал их вниз, положив вдоль тела. И снова, как и на спине, я стал мять и трепать кожу девушки — может быть, не столь сильно — эту область так натирать было просто нельзя… Ната закусила губу, чтобы не кричать, но мне было не до ее прелестей.

— Мне уже тепло, — голос девушки больше не дрожал. — Честное слово, тепло!

— Хорошо. Быстро одевайся.

Я выхватил из-под нее рубашку и принялся натягивать на обнаженное тело. Но это был еще не конец… Ната с изумлением увидела, что я склонился к ее голым ногам.

— Дар! Ты…

— Не дури.

Я усмехнулся — только в такой момент мне именно этого и не хватало! Ладони принялись выполнять привычную уже работу — Ната только смущенно смотрела, как я растираю ей ноги и бедра, не прикрытые, по сути дела, ничем — на ней была лишь рубашка и тоненькая полоска нижнего белья, пригодная разве что, для стриптиза…

— Мне нравиться.

Она зарделась, словно маленькая девочка…

— Так получилось. Я всегда предпочитала носить тонги…

— Что в этом плохого? Наоборот, очень красиво!

— Дар, я не могу так…

— Я что, по-твоему, голых девок не видел? И тебя уже так растирал, если помнишь…

Она чуть слышно сказала:

— И видел…

Словно не расслышав, я оставил ее сидеть в том же положении и, забрав спички, стал пытаться разжечь костер. Ната, вначале несколько ошеломленная, поднялась и взяла коробку у меня из рук.

— Дай мне.

На этот раз, у нее все получилось с первой попытки. Ната положила под щепки кусочки мха и прикрыла дрожащее пламя своей рубашкой. Язычки огня быстро съели мох, взялись за тоненькие щепки и ветки — и вскоре весело стали трещать подготовленными мной дровами. Только сейчас я почувствовал, как промерз сам, и присел возле костра, отогреваясь от пронизавшей все тело стужи. Тепло заполнило нашу нору — мы расположили костер так, чтобы дым не выедал глаза и уходил наружу. Снаружи продолжал дуть ветер — но мы его уже не боялись — дров должно было хватить надолго.

Ната, улыбаясь, дотронулась до моего плеча.

— Вот, возьми.

Она протянула мне мой нож.

— Откуда?

— Ухватила, когда все рушилось. А потом забыла на земле — от холода.

Спасибо тебе…

— Не за что.

— Ты так здорово умеешь все делать… женщины, наверное, млели в твоих руках?

Я отмолчался — не та ситуация, чтобы обсуждать подобные темы.

— Это потому, что ты был спасателем?

— Да. Научился, кое-чему.

— Выходит, ты не просто так прогуливался по провалу, когда повстречал меня? Явно знал, что твое умение может пригодиться!

Ната словно посмеивалась — но я видел, что за этой маской она пытается скрыть свой страх.

— Какой из меня спасатель? Давно уже позабыл, когда им работал.

Так… навыки кое какие остались.

— А что мы будем делать потом? Когда дрова закончатся?

— Принесем другие. Я нарубил достаточно — до утра хватит. А не хватит — то бревно ждет на месте.

Ната посмотрела наружу.

— Холодно… Даже выходить не хочется.

— Не выходи. Я сам все принесу.

Так, перебрасываясь незначительными фразами, мы провели около пяти часов — стало светать. Ната, уставшая от бессонной ночи, притулилась к моему плечу. Я осторожно стал приподниматься — дрова заканчивались, и нужно было принести еще охапку. А холодный ветер все ни как не унимался…

— Ты куда собралась?

— С тобой. Ты ведь хочешь идти за дровами!

— Я один. Ты плохо переносишь холод, а там, на открытом месте, ты моментально промерзнешь. И мне опять придется тебя растирать!

Ната мягко улыбнулась, в ее глазах мелькнули смешливые огоньки.

— Может быть, мне понравилось…

Я подумал — ее ответ можно истолковать довольно двусмысленно… У меня, несмотря на все случившееся, возникло напряжение в той части тела, которое все мужчины мира предпочитают беречь пуще всего на свете…

— Мне тоже. Но рисковать не стоит. Хоть сейчас и утро — но опасное время еще не прошло. В это время выходят на охоту практически все хищники. То, что их не было до сих пор — еще ничего не значит!

— Тем более! И у тебя нет оружия!

— А если ты пойдешь со мной — оно появится?

Она вздохнула:

— Оставишь, да? А пока ты будешь собирать эти поленья — они придут стаей и разорвут тебя на маленькие кусочки. И тогда я несчастная, голодная и холодная, замерзающая в одиночестве, брошенная на произвол судьбы жестоким, взрослым дядькой, забьюсь вон под тот пригорок и там закрою глаза — учти, все в слезах! — и умру… Но не сразу — буду скулить и ныть от холода, вот так!