На развалинах Мира

Заготовив в подвале очередной запас топлива — всегда так делал, прежде чем куда либо отправиться, я пересмотрел мешок. Щенок, привыкший к обычному рациону, уже не так приставал — он тоже, будто понимал, что отъедаться будет дома, а не в походах. Но все равно — длительные вылазки требовали многое нести на себе. Мне пришлось переделать лямки таким образом, чтобы я всегда мог скинуть мешок и схватить оружие. После едва не случившегося столкновения, с неведомым мне врагом, я не хотел быть застигнутым врасплох. Я все реже старался брать консервы, стараясь заменить их сухим мясом и лепешкам — они были легче и занимали примерно столько же места, как и первые. Зато последние были сытнее. Порой, одной мне хватало на весь день. Норма щенка составляла две банки в день — утром и вечером. Из расчета на десять дней — двадцать штук. Этого должно было хватить, чтобы дойти до скал, и вернуться обратно. Но — при очень быстром темпе. Кроме этого, я создавал тайники в городе, по всем направлениям — найти их, не зная конкретного места, было невозможно. А мы могли воспользоваться ими в любой момент, случись вдруг остаться без доступа в подвал, или, задержавшись в дороге.

Заготовка дров столь сильно закалила мои мышцы, что я орудовал топором так, будто с ним родился. У меня не было пилы, и все бревна приходилось рубить. Это было трудно, и отнимало много времени — но, научившись хорошо затачивать лезвие, я практически всегда справлялся с любым стволом. Почти все, которые валялись возле холма, уже были переработаны и перетасканы внутрь, заняв целую секцию.

Погода нам благоприятствовала. Странная, то теплая, то, наоборот, перемежаемая ледяным ветром. Тем не менее, она больше не пугала меня неожиданными порывами налетающих ливней, или града. По календарному — была зима. Но, от настоящей зимы, в ней было очень мало, скорее — очень затянувшаяся осень. Зато часто стали повторяться грозы. Огненные шквалы, на небосводе, прорезали его до самой земли, и даже сопровождались взрывами! Я полагал, что в месте удара молнии, находились выходы газа — и они взлетали вместе с горами земли. Мой щенок тогда испуганно забивался в ноги, и лишь когда все кончалось, высовывал свою мордочку — Мол, страшно, хозяин! Но, видя, что я, спокойно смотрю вдаль, успокаивался, и уже храбро выбирался наружу. Пес вообще, очень поражал меня своей способностью понимать почти все мои слова — возможно, по интонации, с какой они произносились. Достаточно было дать ему команду, несколько раз ее продублировать — и он догадывался, что от него требуется. Так я научил его самому необходимому — Сидеть! Рядом! Ко мне! Ползком! Тихо… И, разумеется

— Взять! Последняя команда исполнялась особенно рьяно — щенок с такой бешеной энергией и напускной яростью начинал рвать, смотанный в рулон ковер, что от него летели клочья. Когти щенка не уступали по длине его клыкам — а зубы обещали, со временем, вырасти во что-то, очень серьезное.

Я как-то подумал о том, что когти придется ему обрезать — что-то слышал об этом. Но, увидев однажды, как он втягивает их внутрь подушечек, опешил и сел на месте. Ни одна собака в мире не умеет втягивать когти — это я хорошо помнил! На это способны только кошачьи… Но он, что бы там ни было

— пес! Вместе со способностью вздыбливать шерсть, это было второе, что заставляло меня посматривать в сторону щенка с некоторым недоверием…

Бродить с ним, было не в пример веселее, чем одному, когда я мог разговаривать только сам с собою. Нет, конечно, щенок не поддерживал моих случайных реплик или тирад, но его мохнатая мордочка весьма красноречиво реагировала на мои слова и жесты. Он отлично понимал все команды и, довольно, послушно их выполнял — даже, если ему не очень того хотелось.

Щенок немного подрос — хотя, может быть, мне это только казалось. Он и так был довольно крупным — как все представители больших пород. Щенок безоговорочно признавал меня вожаком нашей маленькой компании, и мне ни разу не приходилось на него кричать или сердиться. В черных бусинках светился такой недюжинный ум и понимание, что временами мне становилось не по себе.

Унылый ландшафт местности почти не менялся — а ведь мы были в пути уже третий день. Скалы, к которым мы стремились, уже виднелись вдалеке, и я рассчитывал дойти до них к исходу четвертых суток. Земля, изрытая рытвинами и ямами, изобиловавшими возле города, стала несколько ровнее.

Возможно, ее сгладили нескончаемые ливни, которых так много было в первые дни. А может, толчки не затронули так сильно именно эту область, что позволило мне идти по ней с гораздо большей скоростью.