На развалинах Мира

Она старалась. Девушка не ссылалась на усталость, на сбитые в дороге ноги, на непрекращающиеся боли в боку — она шла и шла, до тех пор, пока я, видя по ее бледнеющему лицу, что она вот-вот упадет, не подхватывал ее на руки и не подыскивал место для ночлега. Мы спали, укрываясь моей курткой. Ната, вначале немного меня стесняющаяся, постепенно привыкала, и, когда становилось прохладно, не вздрагивала, как в первую ночь, когда я, пытаясь ее согреть, невольно прижимался всем телом.

Теперь, находясь в относительной безопасности, на плато — как я стал называть мою часть города — мне не было нужды все время насторожено оглядываться по сторонам. Появилась возможность слегка расслабиться… и получше приглядеться к своей спутнице. Девушка была очень мила… При своем невысоком росте, она была изумительно сложена — это просматривалось даже через те тряпки, которые на ней были одеты. Вряд ли она могла бы стать королевой красоты — но во всех ее движениях проступала плохо скрываемая грация и изящество. Когда она улыбалась — это случалось не часто — то словно расцветала… Я предвидел, что лет через пять она может стать очень и очень красивой. Мы выкинули почти все рванье, в котором она была на момент нашей встречи — и теперь она была одета в мои запасные, анорак и штаны, которые ей были довольно велики. Пришлось их перевязать бечевой, но даже так она выглядела куда лучше, чем в том жутком и пропахшем вонью, рубище. Вначале нашего пути, от Наты исходил тяжелый запах давно немытого тела — я притерпелся к нему, но она сама, завидев, как я иногда отворачиваюсь, быстро уловила причину. Ната до посинения пыталась отмыться в первой попавшейся луже, пока я не оттащил ее, чуть ли не силой. Обнимая ее хрупкое тело, я испытывал чувства, передать которые сложно… Это была одновременно и забота, и защита, и что-то иное, что оформилось несколько позднее. Я осознавал, что думаю о ней, не только как о спасенном мною человеке, а, прежде всего, как о женщине. Очень юной, маленькой и смелой, сильной и слабой… Но, прежде всего — женщине.

Похоже, и сама Ната понимала это — но ни единым словом, или жестом, не выдала этого знания, предоставляя событиям идти так, как это уже запланировано самой судьбой.

Оказавшись на знакомой и потому более близкой мне территории, я стал гораздо спокойнее, перестав тревожно вскидываться на всякий шорох. Это была исхоженная мною земля, где, по моему мнению, уже не должно было быть неожиданностей. И, кроме того — я был не один. Постоянная спешка не давала времени это понять до конца — и лишь теперь я стал задумываться о том, что, все-таки, произошло… Как оказалось, это пришло в голову не только мне.

— Дар, я только теперь стала понимать, что меня ждало там, внизу. Нет, я не думала о смерти — но представляла ее совсем не такой. Трупы повсюду, один на одном, сгоревшие, раздавленные, утонувшие… Я тысячу раз могла оказаться среди них! Но тогда я даже не боялась… А теперь вспоминаю об этом озере с ужасом и страхом. А ты? Ты тоже такое чувствовал?

— Всякое бывало… И думал, и представлял… и едва сам в пропасть не прыгнул. Только я предпочитаю спать без сновидений — иначе перед глазами встает то, что видеть не всегда хочется…

— Разве можно спать без сновидений?

— Если загрузишь себя, какой ни будь, работой, так, что руки виснут, как плети, а глаза закрываются сами — вполне.

— Знаешь, — она чуть замешкалась, прежде чем продолжить. — Я лежала сейчас, с закрытыми глазами… и боялась их открыть. Я думала — вдруг все это случилось, только в моем воображении. Наш уход с острова, бегство от зверей, подъем…

— И что я — всего лишь порождение твоих измученных снов.

— Не то… — она грустно улыбнулась. — То есть, да, конечно. Но не совсем.

Что я опять останусь одна…

Я прикусил язык — поделом…